Копье вонзилось и прожгло острой болью его беззащитное тело…


– Вот! Наконец! Вы сами решили эту простую задачку, и не нужно было никаких денег! До свидания, господин Бобрин, – и Клейзмер повесил трубку.


Потом его рука начала увеличиваться в размерах, стала огромной, как лапа динозавра, и своей чешуйчатой пятерней легко ударила по щеке… по израненной щеке. И оса-корова, не ожидая такого, расплющилась, растеклась по лицу, забыв о своих похотливых желаниях, а желания ее стали плоскими и безобидными, и оса тоже стала плоской.


«Придурок» подошел к окну. Оно было широко распахнуто, а за ним начинался бесконечный удивительный мир, который он доказал. Его борода развевалась на ветру, шевелюра шелестела черным взъерошенным садом, а глаза горели и пронзительно смотрели вдаль… Или куда-то еще… Так почему же он не делает этот шаг, зачем ждет чего-то? Ведь он открыл его! Ошибки быть не могло!.. Вот, только жаль, что ОНИ не поймут. И никому этого не объяснить. Только он один и этот порог, через который так хочется переступить. И какая-то сладостная мука от шага, который он сделает… скоро, очень скоро, обязательно сделает… разлилась по всему телу. Только жаль, что они не поймут.

– А этот тип не так уж беззащитен, – подумал телефон, намереваясь ему позвонить. Но одумался. Мало ли что?


Леонидов стоял у окна и смотрел вдаль. Было жаркое лето. Было хорошо и спокойно. Он поступил правильно. Иногда нужно что-либо сделать, а иногда ничего не делать, и тогда ты окажешься прав. Как просто было подмахнуть ту бумагу, оставив рукописи, и гори все огнем. И загорелось бы, заполыхало в умелых руках «классных специалистов». Стирались бы строки и страницы, люди, им придуманные, их лица и судьбы. На них с Галей тоже надевали бы другие наряды, постепенно сделав их другими. Они переписали бы его книги, переписали два года его жизни и заплатили бы за это. За каждый месяц и день, за каждую строчку.

С тебя медленно снимают кожу, свежуют, меняют мозги. «Кое-что». Немного, «чуть-чуть». И ты становишься «чуть-чуть» другим. Небольшая пластическая операция на мозгах и в душе. Пластика души! Душевная пластика!

Они изменят тебя, жизнь, заберутся в твою кровать и там тоже будут «кое-что» менять и редактировать. Галя окажется совсем голая как на операционном столе. Они вдвоем будут лежать рядом во время этой операции целых пять лет, и пять лет яркий свет будет слепить глаза, а они под наркозом, который будут выплачивать ежемесячно, разрешат отрезать от себя понемногу… или «добавлять».

– Можно убрать селезенку!

– Как селезенку?

– Вы же подписали договор! Ничего страшного, можно и без нее, другие живут! Еще можно отрезать легкое!

– Но!

– Есть второе легкое, вы не волнуйтесь! А здесь мы укоротим нос и подрежем губы. Так будет лучше, намного лучше, не волнуйтесь! Все по договору! Теперь приставим костыли и укоротим ноги, все четыре ноги. Теперь вставим сердце от свиньи. В наш высокотехнологичный век мы заменим все, и вы станете идеалом, символом для многих! И равняться будут на вас, и завидовать! Просто мы подкорректируем! Немного. «Кое-что». Чуть-чуть!

И любить друг друга они тоже теперь будут на этом столе под наркозом по договору, и жить тоже. Им немного, «чуть-чуть», изменят биографию, может быть, дадут новые имена, псевдонимы. Потом будут водить пером, приглашая на праздник, который они придумали. И на этом празднике соберутся все в удивительных нарядах и будут праздновать победу нового автора, новый бренд. А люди снова будут читать и аплодировать. Аплодировать, потому что сравнить больше не с чем. «Разве вы не знаете, так работают все?» Как жаль, что они так и не поймут и не узнают, что же им хотели сказать…