У ограды стоял его безымянный велосипед, настолько старый, что от названия на раме осталась единственная буква N. При езде он дребезжал, трясся, подбрасывал дворника, и страшно было смотреть, как он движется по дороге: казалось, драндулет вот-вот развалится на части, колеса покатят на восток и запад, а руль, бряцая звонком, пристроится в хвост клина улетающих журавлей.

– Ты меня слышишь?

– Слышу. – Кира затворила окно.

Людмила Борисовна поправила парик, и прядка исчезла.

– Сколько времени?

– Десять.

– Сейчас будет моя передача. – Она включила телевизор, до предела повышая громкость.

Встреча с Боярским не была главной новостью, словосочетание «моя передача» сулило нечто более значимое. Дело в том, что Людмила Борисовна получила роль тещи, обманутой мошенником-зятем, в популярной передаче «Судимся вместе», в которой непрофессиональные актеры изображали семейную драму, замешанную на юридическом конфликте.

– Садись скорее! Началось!

Найдется много людей, никогда не пропускающих подобные ток-шоу, но Киру повышенные тона и бурное выяснение отношений доводили чуть не до изнеможения.

Суть конфликта была ясна и незамысловата: зять-иждивенец украл у тещи золотые коронки.

– Эти коронки я отложила на свои похороны! Он на святое покусился!

– Да вам, мама, еще жить и жить! – не слишком убедительно оборонялся зять. – Кому нужны ваши коронки?

– Полугодовой запас растворимых супов сожрал, теперь вот до коронок добрался!

– Да, гражданин судья, признаю, супы ел! Но коронок не брал!

– Он с первого дня на мои коронки глаз положил! Он и на дочери моей женился, чтобы к ним подобраться!

Обычно Людмила Борисовна со свойственным ей темпераментом и профессиональным энтузиазмом комментировала все передачи, однако теперь, когда настал, скажем так, ее звездный час, она сидела с каменным лицом и, поджав губы, молчала.

– Ты хорошо смотришься в этом лиловом платье. Тебе идет, – сказала Кира.

Людмила Борисовна комплимент пропустила мимо ушей, еще глубже погрузившись в мрачную, необъяснимую задумчивость. Кира налила кофе и снова села рядом.

– С медом? – Она чувствовала, что начинает уставать от истеричных криков из телевизора и ледяного затянувшегося молчания матери. На экране волосы у Людмилы Борисовны растрепались, лицо раскраснелось от наигранного нервного напряжения.

Ответа не последовало, и только спустя минуту, взяв нужную трагическую ноту, Людмила Борисовна произнесла:

– Кира, они все вырезали!

Так как от вопросов она с досадой отмахнулась, Кира ушла в ванную и включила фен.

Едва шум фена стих, она услышала, как мать театрально поставленным голосом кричит: «Они вырезали мне сердце!»

Затянув волосы в тугой хвост, Кира вернулась в кухню, где продолжалось шоу.

– Все мои гениальные импровизации. А ты посмотри, с кем приходится играть!!! Кошмар! Понабрали скоморохов. – Людмила Борисовна резко поднялась и распахнула окно, словно скоморохи находились на улице и она собиралась их показать. – Ты посмотри! Разве так надо играть? Разве так надо смеяться? Да ему никто не поверит. Вот так надо по его роли смеяться! А-ха-а-а-ха!!! Вот так! А-ха-а-а-ха-а-а!!! За окном предупредительно прогремел гром. Потемнело. Взвился ветер. Кире померещилось, что в свинцовых тучах во всю ширину неба сверкнула огненная, артистичная материнская бровь.

Таджик бросил метлу и прислушался к громовому раскату. Затем подошел к окну, встал на цыпочки и заглянул в кухню.

– Опять эта харя! Кыш! – Людмила Борисовна замахала руками, а харя обиженно надула щеки, но и не подумала уйти.

Жильцы дома полагали, что он не в своем уме. Соседи из квартиры напротив рассказывали, как однажды утром, проснувшись от проникновенного чужестранного пения, они обнаружили у себя на кухне старательно метущего пол таджика, который при виде хозяев замолк и нахмурился, будто эти лишние на празднике труда и чистоты люди нарушили его идиллию, отвлекли от дела. Как оказалось, входную дверь на ночь запереть забыли.