– А что такое оморук? – спросила как-то Сима.

– Может быть, морок? – уточнила я.

– Нет, оморук, – дочка делала ударение на последний слог.

– Не знаю. Может быть, амок? Но ты вроде бы не должна знать это слово. Многие взрослые его не знают.

– Нет! Ну бабушка все время говорит «оморук», громко вскрикивает и делает вот так. – Дочь показала, как бабушка прижимает ладонь ко лбу и закатывает глаза.

– Обморок! Это когда человек вдруг теряет сознание от волнения или боли и падает, – догадалась я.

– Куда падает? – уточнила дочь с интересом.

– Ну, куда придется, туда и падает.

– А что нужно делать в таких случаях?

– Водой побрызгать на лицо. Еще по щекам похлопать. Или помахать, как веером. Раньше дамы часто падали в обмороки из-за жестких корсетов и всегда ходили с веерами. Но сейчас никто в корсетах не ходит, поэтому сознание люди теряют, когда им действительно очень плохо. И нужно срочно звать врача.

Про этот разговор я забыла, и зря. Оказалось, что Сима и у бабушки спросила, что такое обморок. Она у нас обычно разные мнения собирает, не доверяя одному. Бабушка сообщила, что в обморок падают исключительно от счастья и исключительно понарошку.

– Девушки в корсетах? – продолжала выяснять дочь.

– Да. Но они специально так делали, чтобы кавалеры им в любви быстро признавались, носили на руках и звали замуж, – радостно подтвердила бабушка.

В следующий раз наша бабушка, налюбовавшись пятерками в дневнике и медалью внучки за второе место на соревнованиях, традиционно объявила, что она «сейчас упадет в обморок», громко вскрикнула, взмахнула руками и упала на пол. Я уже привыкла к ее вскрикам и продолжала спокойно варить суп. Когда на кухню пришла Сима и вежливо попросила налить ей воды в стакан, я налила и выдала.

– Еще один, – попросила Сима.

Я налила, думая, что бабушка тоже хочет пить. Еще через некоторое время на пороге кухни появилась мама, мокрая как мышь.

– Ты что, душ в одежде решила принять? – спросила я, гадая, что еще пришло в голову нашей бабушке.

Дальше рассказывала мама. Она, чтобы быть последовательной, упала в театральный обморок, надеясь, что внучка рассмеется. То есть, по ее задумке, Сима должна была наклониться над бабушкой, а та бы ее напугала, схватив и крикнув «бу!», и они бы вместе посмеялись. Но не тут-то было. Сима не подошла рассматривать тело бабушки, а отправилась на кухню. Мама приоткрыла один глаз и поняла, что лежит в коридоре одна. Решила полежать еще чуть-чуть, полагая, что это лучший способ довести шутку до конца.

Бабушка услышала шаги внучки и притворилась бездыханной.

– Ну ты представляешь! Я лежу, думаю, что сейчас ухвачу Симу и начну ее щекотать, а вместо этого она начинает лить на меня воду. А потом еще как ударит по щеке! У нее, кстати, рука тяжелая. Как у тебя. – Мама терла скулу.

– Я сделала все, как ты говорила в подобных случаях, – спокойно ответила Сима, – все подействовало. Но я вызвала «Скорую» на всякий случай. Только не знаю, где брать кавалера, который будет носить бабушку на руках, и кто это вообще такой.

С тех пор бабушка в обморок ни разу не падала и даже вскрикивать стала реже и тише.

– Мамочка, ты как? Все хорошо? Ты здорова? – звоню я маме из Москвы за город. Конечно, мы обмениваемся эсэмэсками, но я им не доверяю. Она ни за что не напишет правду. Поэтому всегда звоню, чтобы услышать ее голос. Ей за семьдесят, она почти круглый год живет на подмосковной даче, где до ближайших признаков цивилизации ехать полчаса на машине. Конечно, я волнуюсь.

– Да, все хорошо, я же тебе писала. Купила поливалку для сада, шланги, посадила бегонии. Давление в норме, – отчитывается мама, поскольку хочет считать себя самостоятельной и независимой женщиной.