– Ладно. Говоришь, это у вас серьезно? – сказал Довгань.

Неужели гроза миновала? Похоже. Но у такого человека, как Глеб, приступ вполне может повториться.

– Очень серьезно. А то, что я иногда касался Аллы вчера, когда мы меняли паруса, так от тебя мне это просто смешно слышать. Ты что, никогда не работал с девушками на шкотах?

– Работал…

– Тогда в чем дело?

Будто не услышав вопроса, Довгань поднял глаза вверх. Сказал:

– Черт… Галя вообще говорила Алке, что запала на тебя.

– Глеб… Давай выясним все до конца. Мы все же на одной яхте.

– Давай… – Глеб старательно вглядывался в щель между краем люка и палубой. – Что ты хочешь выяснить?

– Я хочу выяснить, как мне следует теперь работать с Аллой на парусах. Или с оглядкой, чтобы не дай бог не коснуться ее в ненужном месте. Или нормально. А?

Довгань застыл, будто вообще хотел отключиться от разговора. Наконец сказал:

– Нормально.

– Это точно?

– Точно.

– Пойми, в момент, когда мы работаем на парусах, она для меня не женщина. Она шкотовый.

– Это верно… – Глеб обнял его за плечо, встряхнул. – Вообще, может, я зря все это тебе… Ты уж… Пойми…

– Совершенно точно зря.

– Просто… Просто пойми, что для меня значит Алла.

– Я понимаю. Примерно то же для меня значит Галя.

– Да? – Глеб с недоверием посмотрел на него. – Ну да… Это такое дело…

– Между прочим, с Галей ты сам меня познакомил. Если помнишь.

– Отлично помню. – Глеб некоторое время разглядывал палубу. – Ладно, Юра, можешь отдохнуть. Через час тебе заступать.

– Спасибо. Я в норме. Постою у иллюминатора.

– Черт, сколько это еще будет длиться…

– Еще часа два, не меньше. Мою вахту застанет.

– Пожалуй. Ладно, расслаблюсь немного. – Глеб осторожно сполз на койку. Спросил не глядя: – Интересно, Алка наш разговор слышала?

– Смеешься… Через две двери? Потом – ей сейчас не до этого.

– Я тоже так думаю. А с качкой придется потерпеть… До твоей вахты… Я немного придавлю.

– Давай.

Через несколько секунд за спиной раздалось легкое похрапывание. Оглянулся – Довгань спит.

Снова повернулся к иллюминатору. В сплошной лавине воды, медленно тащившей яхту вверх, все время возникали, пенились и таяли пузырьки.

Подумал: теперь он понимает, почему Довгань так долго не мог найти шкотового.

Официант, склонившись к самому уху Липницкого, спросил шепотом:

– Десерт?

Липницкий оглядел стол – ужин в общем-то был закончен. Если бы не Феофанов, которого он сам же притащил сюда, можно было считать, что поужинали они нормально. Но Феофанов все испортил. Завтра надо будет обязательно заехать к Давиду и Вике, извиниться. И объяснить, что этот недотепа попал в их компанию случайно.

– Так что насчет десерта, Иосиф Борисович? – повторил официант. – Подавать?

– Да, пожалуй… Хотя…

Оркестр заиграл танго. Пространство перед сценой стало заполняться танцующими. Нет, с десертом придется подождать.

Покосившись в сторону Феофанова, сказал:

– Подожди. Но будь наготове. Я тебя позову.

– Слушаюсь, Иосиф Борисович. – Официант исчез.

Сидящий рядом с Липницким Давид встал. Улыбнулся жене:

– Вика?

Вика, юная красавица в роскошном бальном платье, улыбнулась, и они ушли танцевать. Теперь Липницкий и Феофанов остались за столиком одни. Хорошо хоть, подумал Липницкий, тот практически лыка не вяжет.

Наблюдая, как молодожены танцуют, он вдруг ощутил тоску. Он дал маху. Вляпался. Давид был модным московским художником, Вика – не менее модной театральной актрисой. Они считались друзьями, и он пригласил их провести вечер вместе за компанию лишь потому, что рассчитывал: Феофанов, попав в такое общество, оценит это, расколется и расскажет хоть что-то о своей работе. Но Феофанов, ничтожество с носом картошкой и выпуклыми рыбьими глазами, и не думал раскалываться. На все его вопросы о работе он лишь бурчал что-то невнятное. Да и вообще, этот индюк за весь вечер не сказал ничего стоящего. Единственное, что он делал, – тихо и мрачно напивался.