Но стоило мне только подумать о том, чтобы опять начать дежурить, как на следующий день я получил конверт. Среди прочих конвертов, что приходили на моё имя в Склиф, с документами и литературой, что я заказывал во множестве, в том числе и заграничных журналов, я быстро освоил английский, чтобы читать их, поначалу со словарём, но через пару недель в словарь я почти не заглядывал.

Раскрывать всю свою корреспонденцию я привык только дома, во-первых: на работе для этого не было времени, во-вторых: спокойно разобрать и рассмотреть, распределить по значимости можно было только дома в моём импровизированном кабинете, заваленном стопками бумаг, в которых разбирался только я, не позволяя там убираться даже Зое Васильевне.

В этом плотном сером конверте без штемпелей, только с моим именем оказались только фотографии…

У меня захлестнуло грудь горячей волной гнева. Мой отец, «взрослый мальчик» и Лёля… очень красноречиво.

…Он стоит на коленях посреди многолюдной, очень знакомой улицы, Лёля, делающая шаг к нему с испуганным почти лицом, ещё беременная тогда, но с небольшим животом. Это… весна что ли?..

Но есть ещё куда хуже, через окно снятое: они целуются на постели, она обнимает его, и она его целует… они одеты, но они целуются, и они в постели!

Лёли нет дома – она ушла гулять с Митей, как каждый вечер. Всё по расписанию, кроме кормлений, которые происходят, по-моему, вообще беспрерывно, он всё время у её груди днём и ночью. Но отец дома уже, в своём кабинете. Самое рабочее время и у него и у меня – ранний вечер.

Я вошёл к нему. Перед ним горящий монитор, а на нём очередные страшненькие картинки больной кожи.

– Алексей, взгляни, пытаются выдать обычный люэс за… – он повернулся ко мне с довольной улыбкой, собираясь поделиться сделанным им если не открытием, то интересным фактом.

– Лучше ты взгляни сюда! – я со шлепком плеснул фото на стол перед ним.

Он посмотрел, не касаясь, фотографии большие, чуть рассыпавшись, видны все, их много, но сюжет однообразен, так что сильно приглядываться не надо.

– И что? – сказал он, подняв глаза на меня, спокойный, но не улыбающийся, конечно, уже.

– «И что?»?! – я загорелся фитилём к бомбе. – Ты издеваешься?! Что это такое?! – у меня сами собой стискиваются кулаки. – Что это значит?! Вы у меня за спиной продолжаете свою связь? Ты и она?! Где это?!

– Это Арбат, – всё так же невозмутимо проговорил отец, отвечая только на последний вопрос, нарочно, чтобы взбесить меня ещё больше?.. – А что это значит… да ничего для тебя нового это не значит. Стерх делает всё, что может, чтобы вас поссорить, вот и всё. И нас с тобой заодно.

– Ничего нового?! – у меня ощущение, что у меня не то, что мозг, у меня волосы горят на моей бедной, готовой взорваться голове. – Ты издеваешься? Ты… Ты и сейчас… – я задыхаюсь. – Ты и сейчас продолжаешь это делать?!

– Охолони! – твёрдо и спокойно сказал он, продолжая смотреть на меня синеватыми глазами. – Я уже говорил, я тебе не соперник, – сказал отец, глядя на меня.

– Ты мне не соперник?! Ты сейчас насмехаешься надо мной, я не пойму?! Ты с моей женой целуешься в постели, и ты не соперник?! Ты стоишь на коленях перед ней – это что, не любовь?!

– Любовь, – невозмутимо подтверждает он, спокойно глядя на меня. Убить его, может?.. – Это любовь, Алексей. Благословение и проклятие одновременно. Если бы я не узнал Лёлю… Тебя и её, моя жизнь так и осталась бы жизнью среднестатистического удачливого паразита…. Я бы никогда даже и не понял как я жил… Но… это моя любовь, не её. Будь у меня хотя бы один шанс против тебя, Алексей, ты никогда не увидел бы Лёлю… Но ты мой сын… Ты мне дорог настолько, что я не встану между вами, – он вздохнул и улыбнулся немного, – и я имею достаточно этой любви, чтобы не брать, а давать. Я даю Лёле жить так, как хочет она. Только с тобой она счастлива и только тебя она любит…