С погодой в субботу не повезло: с самого утра порывистый неуютный ветер нёс крупные хлопья снега. Вместе с пионервожатой Алёной, не поступившей в прошлом году в пединститут, проверили, тепло ли одеты дети. Выехали рано, поэтому успели в музей, пообедали в кафе, а в три часа началось цирковое представление. Поглядывая на акробатов, Валентина Алексеевна озабоченно пересчитывала детей. Лица их светились счастьем. Когда на арене появлялись клоуны, оглушительный хохот простодушного Михеева взлетал под самый купол.

Выехали уже в сумерках. В автобусе было тепло и весело, Михеев изображал укротителя, корчил зверские рожи. Через час усталость взяла своё, все затихли, задремали. Валентина Алексеевна не спала, задумчиво посматривала в окно. Когда до дома оставалось километров пятьдесят, мотор внезапно взревел, чихнул и заглох.

Водитель сплюнул:

– Во цирк! Сломались!

Постепенно автобус остывал, все задвигались, зашушукались, стали застёгиваться.

– Адам! Нужно что-то делать, иначе дети замёрзнут!

– А я при чём? Это ваши дети.

– Ну, знаете! А автобус, между прочим, ваш. И я не умею его чинить! И не ухмыляйтесь, не та ситуация.

– А чё мне – плакать? Оплата у меня почасовая. Часики тикают, денежки капают. Кожух и валенки тёплые, рукавицы меховые. Хоть всю ночь могу сидеть. Да и генератор ремонту не подлежит.

– Адам! Вам придётся пойти за помощью. Двадцать градусов мороза! Пожалуйста, я вас очень прошу. Мы не можем рисковать здоровьем детей.

– Га-га-га! До ближайшего посёлка тринадцать километров. Метель вон разгулялась. Я что, похож на идиота?

– На этот счёт я оставлю своё мнение при себе. Дети! Встали! Давайте попрыгаем! Раз, два, три!

Раз, два, три! Адам, время идёт. Через час мороз усилится, собирайтесь, вы ведь мужчина, в конце концов!

– Сказал, не пойду.

– Вы, конечно, очень продвинутый человек, долго сидели, много о чём думали… Вот и подумайте…

– Не трави баланду. Я ж только год быком отпахал, а потом меня оправдали вчистую!

– Ну вот что! Раз так, тогда за помощью пойду я! Слушайте меня внимательно, Адам. Вы пойдёте в ближайший лесок, нарýбите дров, разведёте костёр рядом с автобусом и будете греть детей. Вы будете следить, чтобы никто из них не обморозился, будете бегать с ними, будете рассказывать им сказки, чёрт побери! И видит бог, если хоть с одним ребёнком что-нибудь случится, я железно обещаю вам второй срок. Как там у вас говорится? Зуб даю! Дети, всем слушать Адама Антоновича! Спать нельзя. Каждый присматривает за своим соседом. Михеев! Витя! Ко мне! Ты остаёшься за старшего. Я вернусь на другом автобусе часа через три.

– Алексеевна! Ты что? Совсем сдурела? Куда ты в таком прикиде собралась? Наклонись, я тебе что-то скажу. Я ж не бездарный фраер. Да я б сразу же пошёл, но я только после операции, грыжу удалили, сетку подшили, стеснялся сказать. Не дойду…

– Всё, тем более не обсуждается. Кожух не возьму: детям.

Итак, двинулась, быстро зашагала в сторону Ворнян, прикидывая, когда доберётся, хватит ли сил и везения. Между тем сумеречные дали с еле различимой полосой смутно синеющего леса сначала заквасились жидким грязным клейстером, как будто занавесились захватанной серой кисеёй, а затем потонули в мутном, медленно зыблющемся желе. В голове вертелись планы спасения. Легче было цепляться за мысли старые и проверенные, чем изобретать новые. Она так и делала, берегла силы и с надеждой глядела вперёд, надеясь увидеть хоть какой-нибудь признак жизни: огонёк, лошадь, избу. Но ничего не могла различить, кроме мутного круженья снежных вихрей. В будний день хоть какая-нибудь машина проехала бы. А так остаётся надеяться только на себя. Позёмка мчалась по дороге, вихрилась и кружила, выписывая замысловатые кренделя. Экономя входящий в лёгкие колючий воздух, стала, подлаживаясь под ритм ходьбы, вспоминать стихи: