Настало утро главной битвы.

Было так тихо на рассвете,

Что даже страшновато стало.

А я сидел у лагеря Петра.

Не спал он и чертил план битвы.

А я сидел, смотря на поле.

Видел рассвет, что разгорался

Над лесом вдалеке.

Запомнился мне навсегда.

Ярчайший, алый и кровавый,

Он быстро небо заливал.

Цвет крови. Зачем ты, утро, наступило?!

Неужто ты настало для того,

Чтобы была кровавой битва?

А она скоро закипела: на Смерть,

А не на жизнь.

После утра наступил день.

Кровавый день и очень страшный.

Я думал, что со мной случится:

Умру или останусь жив?

Шведы напали очень быстро.

Но мы ответили ударом на удар.

Все бились, наконец решили

Передохнуть все семь часов.

Но провалился план: напали шведы.

Рассвирепел царь Петр Первый

И приказал, чтобы никто не воевал.

Я этого снести не мог…

Хотя узнал гораздо позже.

Я воевал, и очень много,

Потом вернулся к царю в лагерь.

Вдвоем мы стали пировать.

Не знал я, что напали шведы.

Вот надоело мне сидеть,

И вышел я воздухом брани

Немного подышать.

Как только там я оказался, —

То чувствую бессмертного тотчас.

Это был Осмий. Он слез с коня,

Спустил с седла другого седока.

Им оказался генерал.

Провел он генерала в русский лагерь

И собирался уходить.

Тут вышел я. Я пил тогда

Томатный сок.

Да рюмку с соком уронил. Разбил.

А Осмий стал меня бранить:

«Куда ты делся?! Где ты ходишь?!

Загнал коня, пока добрался!

Где носит?! И ждем, и ждем,

А ты пируешь. Поедем драться!

Шведы напали»!

«Не может быть»! – воскликнул я.

«Вот именно: это случилось.

Ты помоги тут генералу, и едь

За лагерь. Я там тебя и подожду». —

И ускакал. Я сделал все,

Что родственник просил.

Поехал драться.

В лесу мы шведов врасплох застали.

Почти всех их там перебили,

А остальные побежали.

Догнал врага я и спросил:

«Ах, мистер, вам не очень больно»?

Потом на остальных бегу.

Так целый день мы и сражались.

После сраженья Петр Первый

Устроил пир.

И угостил всех пленных шведских офицеров,

Поблагодарив при том за то врагов,

Что именно они тогда учили русских воевать.

Вот шведской армии не стало,

Да вот война на суше и на море

Длилась еще двенадцать лет.

И в город Петербург я переехал

Лишь в тысяча семьсот двадцать первом

Году. Нисколько я не пожалел.

К тому году Санкт – Петербург

Изрядно вырос. Очень красив он был,

Когда однажды вечером я вышел погулять.

Стелился над Невой туман,

На небе же алел закат.

И только звезд не видно там.

Ступени из гранита, дороги, крытые камнями,

Сад Летний и Сад Зимний…

Белая ночь… светло…

И свежий воздух: недавно дождь прошел.

Кувшинки в озере цветут,

Летали чайки с криками тоски,

Пел соловей…

Прекрасное то время было…

Я стал с родней, товарищами жить

У домика Петра в Санкт – Петербурге.

Жилось мне очень хорошо.

И даже очень долго спал. Да…

Я об одном жалел:

Во время Северной войны погиб

Царевич Алексей: его убил сам царь,

Или он умер во время пыток.

А царь к нам иногда сам приходил,

Пил чай, болтал,

Да вспоминал годы, что прошли.

Через четыре года того не стало: умер.

Шел год тысяча семьсот двадцать пятый.

Жена царя только осталась.

Екатерина Алексеевна она.

Она со всеми нами весела была,

Один раз как – то Осмий даже

Ей букет роз принес в знак уваженья…

Его Императрица очень уважала

За добрый нрав.

За удовольствие надо платить:

Явился Меньшиков – князек

И Осмия стал так оскорблять…

Конечно, он о полуэльфах слышал.

Надулся, как петух, и пыжился

Как только мог.

Мне это очень надоело, и вот однажды я,

Нарвав в саду свежей крапивы,

Князька нехило отхлестал.

А Осмий мне потом сказал:

«Милик, спасибо! Надеемся мы на тебя.

Не будет больше залезать»!

Так хохотали…

А выскочка опять полез,

Только не к нам:

Хотел служить курляндским герцогом

У Екатерины. Но пролетел опять.