Далмассо посмотрел сначала на одного, потом на другого, потемнев лицом; при этом он не упустил из виду завернутый пакет, который Рикардо все еще держал под мышкой.

– Суперинтендант Карбоне, разве вас не ждет работа? Убирайтесь. Что касается вас, инспектор Меццанотте, пройдемте со мной, – сказал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Пока комиссар с нарочитой медлительностью вешал шинель на вешалку и открывал портфель, доставая какие-то документы, Меццанотте, закрыв за собой дверь, нервно искал глазами место, куда можно было бы положить свой жуткий сверток. За неимением лучшего в конце концов положил его на стул напротив стола, оставаясь стоять в ожидании, пока руководитель решится что-то сказать.

Закончив раскладывать свои вещи, Далмассо, вместо того чтобы опуститься на вращающийся стул, присел не краешек стола и вздохнул.

– Меццанотте, ну что же мне с вами делать? – сказал он, проведя рукой по лбу, чтобы убрать прилипшие к нему волосы.

– Комиссар, я могу объяснить. Сегодня утром…

– Кстати, – перебил его Далмассо, – как я понимаю, у вас сегодня выходной. В таком случае, что вы здесь делаете? Да еще и в таком виде, – добавил он, намекая на гражданскую одежду Рикардо.

– В деле о погибших животных произошли изменения. Патруль обнаружил еще одно животное. Я просто хотел поговорить с вами об этом.

– Помимо того, что я не стал бы называть это делом, я думал, что ясно дал вам понять: я не хочу, чтобы вы продолжали тратить на это свое время. Или я недостаточно ясно выразился?

– Да, это правда. Но, возможно, он не учел, что… Я, понимаете… Я имею в виду… – заикаясь, пробормотал Меццанотте, несколько раз пытаясь сформулировать идею и за несколько минут проиллюстрировать своему раздраженному начальнику новые выводы, к которым он пришел. Рикардо не ожидал, что их разговор будет проходить именно так. – Я был не прав, комиссар. Я думал, что человек, убивающий этих зверей, – потенциальный серийный убийца; но он не наслаждается страданиями своих жертв, он просто следует ритуалу, похоже… Мы имеем дело с членом какого-то культа. Возможно, это сатанист. Я думаю, что он оставляет трупы в качестве какого-то предупреждения или угрозы кому-то здесь, на вокзале. В любом случае риск того, что он начнет убивать людей, на мой взгляд, остается высоким. Он настроен серьезно и не остановится, пока не получит то, что хочет.

– Сначала серийный убийца, а теперь сатанинский культ! Вы хоть сами себя слышите, Меццанотте? Как кто-то может воспринимать это всерьез? – Далмассо сделал паузу, затем продолжил более спокойным, почти отцовским тоном: – Послушайте, я могу понять вас, вы испытываете большой стресс из-за судебного процесса, в котором участвуете, плюс явно расстроены из-за того, что вас держат на вторых ролях, а вы к этому не привыкли. Но этим фиглярством вы не вернете былого, уж поверьте. Более того, скажу я вам, все ваши надежды лопнут, как воздушный шарик. Шарик, полный дерьма, – я понятно выражаюсь?

– Прошу вас, послушайте меня; дайте мне хотя бы возможность проверить, обоснованы ли мои опасения. Разрешите начать расследование, позвольте мне провести вскрытие собаки…

– Что? Мне что, теперь ходатайствовать перед прокуратурой, чтобы вам позволили преследовать каких-то придурков, подражающих сатанистам с их ритуальной хренью? Черта с два. Почему вы такой упрямый, Меццанотте? Учитывая вашу ситуацию, вы пока неплохо справляетесь, и я доволен вашей работой. Не надо все портить. Наберитесь терпения, и вы увидите, что вскоре все само собой наладится.

– Комиссар, вы не понимаете…

– Я не понимаю?! – взорвался Далмассо, стукнув кулаком по столу. – Если кто и не понимает что-то, так это вы, Меццанотте! Я радушно принял вас здесь и до сих пор всегда относился к вам с вниманием, потому что доктор Вентури, которого я очень уважаю, попросил меня об этом в качестве личного одолжения. Но мое терпение имеет пределы, и если это будет продолжаться, я буду вынужден применить к вам дисциплинарные санкции. Вы слышали меня, инспектор? Возьмите себя в руки, пока не стало слишком поздно.