– И как все прошло? Что было-то?

– А что ты хочешь, чтобы было? Ничего! – повысил голос Рикардо, окончательно теряя терпение. – Почему бы тебе не перестать вмешиваться в мои дела и не попытаться самому найти себе девушку?

Он сразу пожалел, что сказал это. Для Колеллы это был больной вопрос. Помимо внешности, он был патологически застенчив и неуклюж с женщинами. Не помогло ему и то, что он был вынужден проводить бо́льшую часть свободного времени, ухаживая за своей больной матерью. Меццанотте знал, что Колелла был заядлым потребителем порно в Сети, и, хотя тот никогда не признавался ему открыто, подозревал, что у коллеги никогда не было иных интимных отношений, чем с его собственной правой рукой.

– Прости, Филиппо, я вышел из себя. Прости, я не хотел тебя обидеть… Слушай, на сегодня мы закончили. Возвращайся в отдел, у меня еще есть срочные дела.

Он попрощался с другом и направился к второстепенному входу на станцию, выходящему на площадь Луиджи ди Савойя. Спустился по ступеням, ведущим с конца Главной галереи на первый этаж, остановился возле одной из боковых колонн атриума и стал наблюдать за проходящими мимо людьми, как всегда напряженными и торопливыми.

– Эй, коп!

Скрипучий голос, позвавший его, доносился из щели между стеной и колонной, позади него, где в тени ждал информатор.

– Привет, Амелия, – сказал Меццанотте, не оборачиваясь. Коварная старуха не позволяла никому видеть ее рядом с ним, утверждая, что это испортит ее репутацию, а также повредит ее делу как информатора, поэтому при каждой их встрече она навязывала ему меры предосторожности, которые были бы достойны настоящего секретного агента.

Продолжая смотреть прямо перед собой, Рикардо помахал через плечо двумя пачками «Ферреро Роше».

– Итак, как думаешь, чем ты можешь их заслужить? – спросил он ее.

– А что ты хочешь знать?

Меццанотте поддался искушению оглянуться назад. Пожилая бродяжка порылась в своей тележке, извлекла несколько предметов одежды, которые осмотрела критическим взглядом, а затем бросила их обратно в кучу.

– Тебе нужно принарядиться, Амелия? – спросил он ее. – Никак на свидание собралась?

– Если и собралась, то не с тобой, – фыркнула старуха. – О моей киске ты можешь только мечтать. – И она противно расхохоталась, довольная собой.

«Ничего не поделаешь, – весело подумал Меццанотте, – в словесном противостоянии с ней я никогда не одержу верх. И даже если б я это сделал, то, скорее всего, получил бы только спицу, воткнутую в глаз».

– Ладно, вернемся к серьезным делам. Ты знаешь, что меня интересует. Тот, кто убивает животных. Ты что-нибудь о нем слышала?

– Теперь он нападает на собак.

– Это уже не новость. Что еще?

Несколько мгновений тишины, затем:

– Призрак.

– Что?

– Некоторые говорят, что это призрак оставляет вокруг себя всех этих обезображенных мертвых зверей.

– И что же это за призрак, черт возьми?

– Никто этого не знает, коп. Его так называют, потому что он появляется только ночью – высокий, худой и бледный, как призрак. Волосы у него тоже белые. С тех пор как он начал шляться по вокзалу, и начали появляться мертвые животные.

– Ну а ты его когда-нибудь видела?

– Я – нет. Только слышала о нем.

Меццанотте поджал губы. Надежность людей на вокзале – разнородного скопления бродяг и беспризорников, более или менее постоянно живших здесь, которых невозможно сосчитать, но, несомненно, не менее нескольких сотен человек – была по меньшей мере сомнительной. Многие – алкоголики, наркоманы или психи. Среди них распространялись всевозможные путаные слухи и диковинные городские легенды, из которых почти невозможно извлечь зерно истины, иногда таящееся там.