С того дня мисс Брук объявила романам единоличную войну, но не в ее воле было лишить мисс Мэйвуд возможности передвигаться по собственному дому и заходить в библиотеку, когда та пожелает. Быстро сообразив, каких неприятностей стоит ждать от гувернантки, Сара благоразумно старалась не попадаться с книгой в руках ей на глаза, и мисс Брук со временем начала думать, что ее регулярные нравоучительные беседы оказывают на девочку благотворное влияние. К счастью, мисс Брук проводила довольно много времени на кухне или в своей комнате в беседах с экономкой, чтобы маленькая мисс могла развлекаться доступными ей способами – бегать на птичий двор, лазать по деревьям и читать неподходящую литературу.

Сегодняшний день, похоже, настроился приносить одни огорчения. Сначала закончился роман, мисс Брук требует выучить ненавистный урок, а теперь еще оказалось, что папенька нездоров и не хочет ее видеть... Не говоря уж о предстоящем обеде с мисс Брук – а эти обеды в последнее время повторялись все чаще и чаще...

Сара некоторое время простояла у окна, выходившего на вечно пустынную подъездную аллею, раздумывая, заплакать или не заплакать, но презрение к гувернантке дало ей силы сдержаться, и девочка осторожно выскользнула из своей комнаты и направилась в другое крыло дома. Мисс Брук будет сидеть на кухне со служанками не менее часа, с удовольствием предаваясь жалобам на тяготы неблагодарного труда по воспитанию юной леди, наносящего урон ее здоровью, и у Сары достаточно времени, чтобы взять книгу и вернуться к себе.

Девочка тихонько вошла в пустынный коридор, на мгновение задержалась у дверей отцовского кабинета – оттуда не доносилось ни звука, и двинулась дальше. В самом конце коридора находилась спальня ее матери, туда-то Сара и приходила в минуты уныния.

В этой комнате все оставалось таким, как при миссис Мэйвуд, – персиковые шторы и обитые той же тканью стулья и кресла, панели из светлого дерева, изящное бюро и большое зеркало в причудливой оправе. Миссис Мэйвуд не любила мрачные цвета в отделке и стремилась окружить себя красивыми вещами.

Сара смутно помнила, что она часто забиралась с ногами в одно из кресел и слушала, как матушка поет протяжные народные песни, в то время как служанка укладывает ей волосы, одобрительно кивая в такт пению.

Миссис Мэйвуд была моложе своего супруга лет на пятнадцать, и по всему ей предстояло пережить его, но внезапная лихорадка оборвала ее жизнь, оставив близких неутешными. Два года назад на Рождество приезжала старая тетка миссис Мэйвуд, мисс Пратчерс, и настоятельно советовала мистеру Мэйвуду оставить хандру и вступить в новый брак. Сара в тот вечер засиделась на ковре в гостиной с новыми куклами, привезенными гостьей, и слышала, как мисс Пратчерс увещевает ее отца:

– Вы уже почти два года в трауре, довольно терзать себя, не дело это! Я сама так сильно любила бедняжку Мэйбелл, но и то понимаю, что вам надлежит бросить затворничество и жениться снова! Пока вы еще в подходящих летах, выберите славную девушку из небогатой семьи или нестарую вдову спокойного нрава...

– Никто не сможет заменить мне дорогую супругу, мисс Пратчерс, а моей девочке – мать!

– И все же, Саре нужна женская опека, не будьте эгоистичным, как все мужчины, и подумайте о дочери! Будь я помоложе, сама бы занялась ее воспитанием, но жизнь моя отмеряет уже не годы, а месяцы или дни... Я не смогу спокойно спать в могиле, зная, что дитя моей несчастной Мэйбелл растет в глуши, подобно сорной траве!

И все же мистер Мэйвуд оказался тверд и не желал даже думать о повторном браке. Он женился в почтенном возрасте, после того как многие годы был убежден, что ни одна леди не тронет его сердце, и жестокая судьба отняла у него горячо любимую жену, а вместе с ней и саму жизнь. Он не жил теперь, он пребывал еще в этом мире, но стал далек от всего, и даже ради дочери не мог отринуть грезы о былом счастье и заняться делами насущными.