Что-то очень высокое, на грани ультразвука, вывело их из ступора. И какая-то тень едва коснувшись их голов, мелькнула между веток. Они пригляделись к качнувшейся ветке. На ней сидела маленькая ласточка. «Ласточки не летают в чащобах» – пронеслось в головах. Но переглянувшись, они пошли к ней, потому что рядом с деревом, где сидела птичка, был виден проход. Они перемещались вперед, невесомая тень скользила между ними на ветку впереди. А потом они потеряли ее из виду. Но еще четверть пути по их оценкам они прошли.

Вдруг кто-то буквально проскакал по их головам и побежал дальше по веткам, ловко маневрируя пушистым рыжим хвостом. Что делать уже вопросов не возникало. Они бежали за белкой еще минут десять, и вдруг она взметнулась стремительно вверх к вершинам огромных лиственниц, и они увидели лишь ее перескок с одной вершины на соседнюю. Сумерки почти начинали стелиться. Лес сомкнулся опять. Тишина зазвенела в ушах. И вдруг снизу раздался треск. Он быстро приближался прямо к ним. Они едва успели отскочить в стороны, как огромные рога пронеслись между ними и устремились вперед по тропе между деревьями. Вот тут им пришлось поднажать. Но олень вырвался вперед, и вдруг они потеряли его из виду. Но лес закончился.

Запыхавшиеся донельзя, с вырывающимся из груди сердцем, они вывалились из стены леса на полянку за ивами, только снизу. Практически споткнувшись о собаку, лежавшую прямо у края полянки. Они повалились на нее, как на огромную подушку, и дыша как сто паровозов. По мере восстановления дыхания, потные и разгоряченные человеческие детеныши, стали прилаживаться поудобнее, вместо дальнейшего движения к дому или хотя бы приведения в порядок себя после долгой дороги или двора на худой конец. При этом собака была укушена, прижата и полностью лишена теплоотвода. «Сколько мы тут в его доме хозяйничаем, и кто кого при этом искусал» – улыбнулся Мигель. Пес вздохнул. Как же было хорошо под шерстяным боком. От Марисол едва уловимо пахло мамиными духами.

– Надо тебе из ведра поливаться, уже пора бы!

– Сам закаляйся! Пингвин!

– А что же ты будешь чумазая, от нас небось потом несет за версту.

Собака фыркнула громко и подернув мордой. Они смеялись так, что слезы потекли просто ручьем. Видимо весь кошмар сегодняшних перипетий вылился в этом смехе. Собака встала. Помешать этому было трудно. Она встала бы вместе с ними обоими. Встала, но пошла не к дому, а вдоль края поляны.

– Похоже нам туда – сказала Марисол.

Собака подошла к домику, который был дальше всех маленьких построек. Между сараем и дровницей. Там они не лазили и назначение его полагали за второй сарай. Но из маленькой трубы шел дым. За дверью пахнуло дегтярным мылом и березой. В огромном чане была вода. Вода была теплой. Веники лежали на скамейке. Дети застыли в тишине, вперив взгляды и вдыхая запах дымка и березы. Мигель икнул. Марисол, закрыв лицо от смеха, медленно осела на корточки.

– Дас! Вот это да! – промычал Мигель.

– Вместе пойдем, в простынях! Беги за ними!

Мигель показал взглядом Марисол обернуться, чуть дернув подбородок вверх. Она изящно посмотрела назад. Две простыни и две шапочки висели на гвоздях за ее спиной на стене.

Когда они вышли в простынях, мягкие, вялые, сонные, развесили постиранное, на таком вкусном, прохладном воздухе хотелось молчать. Звезды светили и мигали в небе. И странная полоска была видна особенно ярко.

– Это комета!

Они смотрели на яркую точку с большим, мутным почти прямым хвостом в пол неба. И это было удивительно, волнительно. Марисол, тонкая и стройная, в простыне, сама словно светилась в свете звезд.