Но вот что-то темное явилось в небе ниоткуда, заслоняя собой звезды, закрывая горизонт. Нарастает гул и всплески – как мокрые простыни на веревке, как паруса в бурном море, как знамя над летящим в бой всадником.

Я только успеваю подумать: руки-ноги появились, а когда же страх-то у меня появится? Нет ни страха, ни простого любопытства – в своем одиночестве я заперт надежно, нет дороги туда ни другу, ни врагу.

Порыв ветра свалил меня на землю. Мелкие камушки впились в голые колени, и я с удивлением спросил себя: что это, зачем это?

Прямо передо мной в свете утреннего горизонта возникли огромные львиные лапы, опустились, вмялись в жалобно заскрипевший песок. Мощное туловище выросло передо мной стеною, а сверху навис тяжелый загнутый клюв. Великан склонил голову набок, по-птичьи. Огромный выпуклый глаз сверкнул на меня угольным блеском.

– Еще один вылупился, – донесся сверху глуховатый низкий его голос. – Приветствую тебя, Половина!

Мне было так удивительно и радостно слышать его речь, что я выпалил все сразу возникшие у меня вопросы:

– Ты кто? А где я? И откуда ты? Почему я Половина? Я половина чего?

– Я – Грифон, – величественно раздалось сверху, – а ты – Половина. Ты одинок?

– Да… – растерянно отозвался я, и от жалости к себе защипало в горле.

– Целостное творение не бывает одиноко – оно заполнено. Одинок – значит, пуст наполовину.

– Понял, – обрадовался я своей смышлености. – А почему я здесь? И почему ты здесь?

– Я здесь, потому что это гнездо мое. Вечно подбрасывают мне тех, кому пора вылупиться, – голос Грифона был насмешлив, но добродушен. – А ты здесь, потому что захотел себя наполнить. Но можешь и обратно вернуться, – как будто ледяной ветер прошумел в голосе Грифона, – в любой момент можешь. Скажешь себе: назад – и повернешься к своему Пути спиной. Вот и вся премудрость.

– Я не хочу спиной… Мой Путь начинается здесь? Он уже начался?

– Первый шаг сделать помогу. Дальше – сам!

Огромная голова склонилась ко мне. В свете розовеющего горизонта перья переливались металлическим блеском. В гладкий выпуклый глаз заглянул я, как в зеркало: жалконький, взъерошенный, еще бы, только что вылупился. Лицо наполовину в тени, глазик круглый, ротик приоткрыт. Похож ли на себя? Можно подумать, я помню, каким был.

Загнутый крюком клюв раскрылся, сильно, но не больно сдавил мое тело с боков и поднял. Изогнувшись, Грифон аккуратно опустил меня на свою плотную теплую спину. С двух сторон громоздились огромные крылья с твердыми блестящими перьями. Я почувствовал себя младенцем в кроватке.

– Удобно сел?

– Ага, удобно.

– Заройся в перья на моей шее и держись.

– А если упаду?

– Значит, не твой был этот Путь. Смотри вперед – там сейчас загорится Свеча. И Путь твой начнется.

Горизонт уже не светил, а вспыхивал яркими пятнами. В его свете ясно видел я каменистую пустыню, разглядел и ручеек, текущий из одной бесконечной дали в другую бесконечную даль. Пустыня розовела с каждой секундой, будто раскаляясь изнутри.

– Ты видишь? Смотри, малыш!

Над горизонтом зажглась ослепительная искра, потянулся от нее пламенный язычок.

Вот плеснуло – и полилось!

И увидел я рядом родные глаза, и согрела ладонь мою родная рука, застучало рядом сердце в такт с моим. И тогда наполнился я до краев!

– Увидел, малыш? Все увидел? Молодец, мой птенчик! А теперь в путь.

И поднялись шатром надо мною могучие крылья.

Без сил, почти без сознания опустился я на землю. Над головой моей гулко захлопали крылья: «Прощай, малыш!» – донесся низкий голос и растаял в светлом небе.

Прикрыл я глаза и сидел долго-долго, не чувствуя ни рук, ни ног, как в миг своего рождения. Так велико было мое напряжение, так держался я из последних сил за жесткие, как металл, перья Грифона, так вжимался я ногами в малейшие неровности на шкуре Грифона, что совершенно обессилел.