Это мы, главным образом, о классиках и вообще о прошлом. Несколько из другой оперы, отметим горделивое заявление в «Русской Мысли» о том, что конгресс цветаеведов в Лозанне отказался допустить официального советского делегата Туркова как «никому не ведомого».

Речь ведь, очевидно, идет об Андрее Туркове, авторе книги «Александр Блок» (Москва, 1969), определенно талантливой, яркой и оригинальной, хотя и выдержанной, волей-неволей (кто разберет) в ортодоксальном советском стиле. Так почему он – лицо загадочное для зарубежных эрудитов от цветаеведения – поистине, Аллах знает! Разве что они принципиально не читают подсоветских работ по литературоведению…

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 8 октября 1980, № 1681, с. 4.

Распространилось теперь в русской эмигрантской прессе, – придя, правда, в виде заразы, из прессы англосаксонской и французской, – пренелепое поветрие употреблять слово романтизм в бранном смысле, как синоним, более или менее, глупости и сумасбродства, в лучшем случае, наивности.

Чтобы понять крайнюю несостоятельность подобной манеры, довольно вспомнить, кто такие были романтики. Поэты как Байрон, Виньи[86], Беккер[87], Эспронседа[88], Мицкевич[89] и Эминеску[90] принадлежат к числу величайших на свете, и тех, которые сумели высказать самые глубокие и волнующие мысли о человеке и о мире, здешнем и потустороннем. Писатели, как Скотт, Стивенсон, Гюго, Дюма, Гофман, суть создатели исторического жанра и переосмыслители жанра фантастического, внесшие подлинно новое в литературу и по справедливости имеющие право считаться гениальными.

За каковых, отметим, их и принимали их современники, – все, знавшие толк в литературе, включая и русских (в том числе Пушкина, Лермонтова, Гоголя и даже Белинского).

У нас, в России, вопреки лживой классификации, сознательно укорененной в литературоведении фальсификаторами из левого лагеря, романтиками были не только Жуковский и Марлинский, а – вместе с ними – упомянутые выше Пушкин, Лермонтов и Гоголь (и многие замечательные авторы, до них, – особенно, если вспомнить также о предромантиках, – одновременно с ними и после них).

Моральное и политическое ничтожество наших дней ничего общего не имеет с этими грандиозными тенями (даже если бы когда на то и претендовало; да и того ведь нет). Нынешний век дышит именно плоским, мелочным, псевдопрактическим реализмом, всегда своекорыстным и близоруким, не видящим дальше своего носа и постоянно садящимся потому в галошу. Если же он пытается от земли оторваться, то сразу впадает в извращение и уродливость (ставшее, притом, нудно трафаретными).

Давайте выкинем из нашего обихода навязываемый нам шарлатанский трюк! Когда надо заклеймить тупость и банальность в политике, в искусстве, в быту, – будем их именовать, как они того заслуживают, «реализмом»; преимущественно, в кавычках. Для безобразия же и для преступления (неизменно связанных с отсутствием хорошего вкуса, высоко развитого у романтиков) есть довольно имен как аморализм и сатанизм (а если уж их соотносить с искусством, то скорее с декадентским, чем романтическим).

Романтики-то были соколы, а судят их нынче ужи (да извинит мне читатель ссылку на Горького, у которого в сочинениях удивительно мало – по русскому масштабу – правды и красоты, но у которого в юности они все же порой проглядывали).

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 25 декабря 1982, № 1692, с. 2.

Известный и талантливый писатель Григорий Климов, автор книг «Берлинский Кремль» и «Князь мира сего», опубликовал в журнале «Согласие» за октябрь 1974 года начало своей статьи «Протоколы советских мудрецов», по поводу которой мне хотелось бы сказать несколько слов. Главным образом, относительно того места, где он цитирует басню «Сочинитель и разбойник», которую, как он отмечает, написал «наш милейший и добрейший дедушка Крылов».