– А как насчет мальчиков?

Я захохотал. Аркадий сделал обиженное лицо, и я поспешил его успокоить.

– Не смущайся, – сказал я, – но это и вправду смешно. У тебя было такое лицо, как будто ты ее предложением смертельно оскорблен и решаешь, что с ней сделать – испепелить на месте или немного подождать. А ты, оказывается, просто стесняешься… Нет, это на самом деле смешно.

Надюха открыла рот, несколько раз сглотнула, а затем троекратно перекрестилась.

– Желания вашего священства – закон, – пробормотала она и вопросительно глянула на меня.

– Нет, мне девочку, – я поспешил успокоить несчастную, – и не очень молодую, я педофилией не страдаю.

– А что здесь страдательного? – не понял Аркадий. – Это почти так же, как с мальчиком.

– У нас в мире, – пояснил я, – сношение с несовершеннолетним считается преступлением. До десяти лет тюрьмы, если я не ошибаюсь.

– За нами следят, – сообщил Аркадий, не изменяя интонации голоса. – Не дергайся и не дай сердцу екнуть – за нами следят колдовским взглядом. Наши разговоры им не слышны, но все чувства как на ладони. Сохраняй расслабленность, но будь готов.

– Надо достать автоматы, – пробормотал я.

– Доставай, – согласился Аркадий и добавил: – Все равно скучно здесь. Это чтобы из роли не выйти, – пояснил он.

Я широко зевнул, неспешно подвинул к себе сверток и начал распутывать тесемки. Это заняло добрых пять минут, в течение которых Аркадий валялся на груде грязного тряпья лицом вверх и меланхолично рассуждал о роли искушения в человеческой жизни и о том, как хорошо иллюстрирует этот факт каждый из нас, делая сексуальный заказ.

Среди складок рогожи хищно блеснуло дуло автомата.

– Не позволяй себе думать о нем как об оружии, – сказал Аркадий. – Лучше представь себе, что ты его чистишь. Я, пожалуй, займусь тем же самым.

Он протянул руку, лениво поднял тот автомат, который был без подствольника, и щелкнул предохранителем.

– Прорываться будем прямо сейчас? – лениво спросил я.

– Чем быстрее, тем лучше, – так же ответил Аркадий. – Представь себе, что отложил оружие в сторону. Представил? А теперь пойдем отольем под венец.

– Под какой венец? – не понял я.

– Ну, под угол. Угол бревенчатого сруба называется венцом, – пояснил Аркадий.

Мы вышли на улицу, и я пожалел, что в «газели» не оказалось приборов ночного видения. Уже давно стемнело, и сейчас без колдовского зрения никак не определить, откуда именно за тобой наблюдают чьи-то внимательные и недобрые глаза.

Аркадий вытащил из кармана дубленки ручную гранату, взглянул на меня и приоткрыл рот, но я остановил его жестом. Не нужно слов – я и так уже все понял. Забрал у него гранату, выдернул кольцо, широко размахнулся и метнул ее через крышу сарая так далеко, как только мог.

Взрыватель звонко щелкнул, запахло порохом. Если бы было светло, мы бы увидели, как за летящей гранатой тянется белесый дымок. Аркадий непроизвольно вздрогнул, вытащил крест из-за пазухи и закружился на месте волчком. А через четыре секунды ночная тишина взорвалась громом.

Залаяли собаки, истошно закукарекал разбуженный петух. Аркадий резко дернулся туда-сюда, после чего принял решение, и мы побежали со всех ног куда-то… Пожалуй, на северо-запад, если я не потерял ориентировку в этом трущобном лабиринте.

– Лошади! – вскрикнул я.

– Забудь! – зло ответил Аркадий. – На лошадях нам отсюда не выбраться. Будем прорываться, лошадей потом сведем каких-нибудь.

Прямо по курсу выросло что-то черное. При ближайшем рассмотрении оказалось – бревенчатый домишка, лишь немногим более добротный, чем сарай Надюхи. Аркадий замешкался, я вырвался вперед, размахнулся автоматом и выбил прикладом слюдяное окошко.