, то есть «мертвый». Там, где это происходит, голем падает замертво и превращается в мертвую глину или клей… Рассказывают, что некий Баал Шем в Польше, по имени рабби Элияху, сделал голема, который достиг таких размеров, что раввин уже не мог дотянуться до его лба и стереть букву Е. Тогда он придумал такой выход. Голем, как слуга, должен был снимать сапоги, значит, когда он наклонится, можно стереть букву со лба, и так и сделал. Но когда голем снова превратился в клейкую массу, то всей своей тяжестью обрушился на раввина, сидевшего на скамье, и раздавил его[127].

В более известной пражской версии рабби Лёв (1512–1609), знаменитый раввин и ученый, которого связывали с Тихо Браге и императором Рудольфом II, создал голема, чтобы защитить гетто евреев от нападок христиан. Он сделал из глины человеческую фигуру, которую оживил, вложив ей в уста пергамент с именем Бога (шемхамефораш, шем)[128].

Как и всякое творение, голем должен был отдыхать в Шаббат. Для этого рабби Лёв каждую пятницу вечером вынимал имя Бога из уст своего слуги. Но однажды рабби Лёв забыл сделать это. Голем начал бесконтрольно расти, он становился все более агрессивным и крушил все на своем пути. В последний момент раввину удалось наброситься на него и вырвать шем из уст разбушевавшегося чудовища. Оставшийся от него комок глины рабби спрятал под крышей Староновой синагоги в Праге.

Мотив голема неоднократно воспроизводился в романтизме, который явно ассоциировал его с машиной. Но в отличие от саги о пражском големе, где искусственное существо стало самостоятельным и обратилось против людей, поскольку оно было одушевлено (хотя и несовершенно), в романтизме машины идут против людей, поскольку они механически совершенны, но бездушны[129]. Иными словами, рабби Лёв сотворил голема, потому что проник в тайны священного языка и, следовательно, души; Жак де Вокансон смог создать автоматического флейтиста, потому что он овладел механикой движения – и тем самым доказал, что для этого вовсе не нужна душа.

Спустя столетия, в 1940-х годах, Норберт Винер изобрел новую науку – кибернетику. Очевидно, он имел в виду магическую традицию, когда издал свои лекции под названием God & Golem, Inc[130]. Еще через год это название вдохновило Институт Вейцмана в Реховоте на то, чтобы дать имя «Голем» новому суперкомпьютеру, что, учитывая трагический конец легенды, кажется несколько странным: именование как будто выдает бессознательный страх перед чудовищем, которое здесь создается. Примечательно и то, что речь на торжественной церемонии произнес Гершом Шолем, лучший в мире знаток еврейской магии.

Винер, тучный и близорукий математик из Бостона, застрял на проблеме неэффективности зенитного огня: наводчику требуется около 10 секунд, чтобы настроить орудие на вражеский самолет, и еще 20 секунд, чтобы снаряд попал (или не попал) в цель. Таким образом, зенитчик должен знать за полминуты, где будет находиться целевой объект. Однако, поскольку пилот может уклоняться, делать крюк и менять траекторию по своему усмотрению, он всегда на шаг впереди солдата у зенитного орудия. Чтобы поразить вражеский самолет, зенитчику нужна информация о том, что пилот собирается сделать в ближайшие несколько секунд.

Как солдат получает эту информацию? На всех фотографиях действующих зенитных орудий времен Первой мировой войны рядом с наводчиком стоит еще один солдат с биноклем. Его задача заключалась в том, чтобы сообщать о текущем поведении пилота своему товарищу, который должен был корректировать направление орудия. Математик Норберт Винер и инженер Джулиан Бигелоу решили, что эту задачу может взять на себя компьютер. Они запрограммировали компьютер так, чтобы он «воспринимал» изменения в траектории полета самолета в реальном времени, сравнивал их со старыми данными и сразу же пересчитывал ориентацию пушки. Путем сопоставления ожиданий с реальными решениями был найден машинный алгоритм, который мог рассчитать, как поступит пилот – возможно, даже раньше, чем он сам об этом узнает.