Изображение лебедки с двумя свободными колесами. Леонардо да Винчи (1452–1519)

Французский инженер и физик Саломон де Косс (1576–1626) также стремился к объединению фантазии и логики при создании машин, правда, не столько ради истины, сколько ради саморекламы. Де Косс прославился прежде всего как архитектор садов, в частности Hortus Palatinus (в Гейдельбергском замке), сооруженного в разгар Тридцатилетней войны, который современники считали восьмым чудом света. Поскольку гроты с автоматами были частью любого барочного сада, де Косс соорудил в Гейдельберге театр водяных кукол, в котором рассказывалась история нимфы Галатеи, а орган, работавший на энергии ветра, играл неземные мелодии.

В 1615 году де Косс опубликовал книгу «Причины движущих сил»[56]. Попытки воспроизвести его машины показали, что де Косс, вероятно, был не столь изобретателен, как считал он сам. Его работа – это скорее не руководство по строительству, а произведение искусства.

Как показывают примеры гения Леонардо да Винчи и хвастуна Саломона де Косса, машины не имели экономического значения даже тогда, когда инженеры уже давно умели строить полезные машины. Они служили более высоким целям, чем мамона, и должны были воплощать платоновское единство истины и красоты, искусства и математики.

Хотя в XIX веке еще существовали развлекательные машины, их послание изменилось: польза зрелища в том, чтобы его комментировать. На Всемирных ярмарках, которые регулярно проводились в столицах Западной Европы начиная с 1851 года (Лондон), демонстрировались уже не автоматические флейтисты и утки, а паровые машины и локомотивы: они были призваны прославлять прогресс и силу разума в покорении природы.

Парижская Всемирная выставка 1889 года неслучайно пришлась на столетнюю годовщину Французской революции. Она оставила нам не только Эйфелеву башню: на ней широкой публике было впервые представлено множество технических разработок, например фонограф Эдисона или двигатель Готлиба Даймлера (1834–1900). Галерею машин на Марсовом поле длиной 420 метров и шириной 110 метров писатель Жорис-Карл Гюисманс назвал собором прогресса. Действительно, вся выставка была устроена как служба во славу прогресса и жизни при электрическом освещении, ведь электрический ток, как мы увидим, воплощает в себе поток жизни.

«Оммаж Нью-Йорку» – машина швейцарского художника Жана Тэнгли (1925–1991), которая самоуничтожилась в 1960 году в Музее современного искусства в Нью-Йорке, – также задумывалась не как критика техники, а как праздник жизни. Жан Тэнгли на несколько своеобразном английском языке объяснил, что причиной саморазрушения стала интенсивная жизнь этой машины[57]. Саморазрушающаяся машина здесь становится религиозным жертвенным ритуалом в духе философа-сюрреалиста Жоржа Батая, который почти в одно время с Тэнгли возвысил человеческое жертвоприношение до праздника жизни (он даже хотел совершить его над самим собой, обезглавив себя).

Титульный лист первого номера журнала Жоржа Батая «Ацефал» (1936)

Все это чуждо нам. Машина как квазирелигиозная репрезентация прогресса и интенсивной жизни кажется совсем безобидной на фоне огромных проблем, которые создает технический прогресс. Сегодня не только современное искусство комментирует технический прогресс (в основном критически), но и философия, особенно та, что рассчитана на широкую публику. Так, пессимистический диагноз времени корейско-немецкого философа и ученика Слотердайка Бён-Чхоль Хана гласит, что современный человек больше не играет, а только производит