Как кто‐то может игнорировать поразительные выгоды торговли? Адам Смит вместе со многими экономистами XVIII–XIX вв. видел корни этой ошибки в необоснованном отождествлении благосостояния и денег: «Богатой страной, как и богатым человеком, признается страна, в изобилии обладающая деньгами, и потому накопление возможно большего количества золота и серебра в данной стране признается самым надежным способом ее обогащения»[146]. Из этой логики следует, что международная торговля является игрой с нулевой суммой, поскольку единственный способ для страны сделать свой платежный баланс более благоприятным – сделать платежный баланс другой страны менее благоприятным.

Даже во времена Адама Смита это объяснение, наверное, казалось слишком заумным. Ключевым заблуждением, лежавшим в основе меркантилизма, было необоснованное недоверие к иностранцам. В противном случае почему люди концентрировались на оттоке денег из своей «страны», а не из своего «региона», «города», «деревни» или «семьи»? Последовательное отождествление денег и богатства требует бояться любого оттока драгоценных металлов. На практике люди впадали и впадают в заблуждение относительно платежного баланса, только когда речь идет о странах. Никто не страдает бессонницей из‐за торгового баланса между Калифорнией и Невадой или мной и компанией «Tower Records». Заблуждение состоит не в приравнивании всех покупок к издержкам, а в приравнивании к издержкам покупок за рубежом[147].

В современных условиях предубеждение против иностранного более заметно. В качестве значимого примера, вопрос иммиграции сегодня имеет большее значение, чем во времена Адама Смита. Совершенно естественно, что экономисты сразу видят выгоды иммиграции. Торговля трудом в целом схожа с торговлей товарами. Специализация и обмен увеличивают выпуск – например, позволяя высококвалифицированным американским матерям вернуться на работу, наняв мексиканских нянь для своих детей.

С точки зрения платежного баланса иммиграция не является проблемой. Если иммигрант переезжает из Мехико в Нью‐Йорк и тратит все, что зарабатывает, на новой родине, торговый баланс не меняется. Но рядовые американцы тем не менее рассматривают иммиграцию как очевидно негативное явление: ведь теряются рабочие места, снижаются ставки заработной платы и потребляются публичные услуги. Многие готовы согласиться на более высокий дефицит торгового баланса в качестве справедливой платы за сокращение иммиграции. Одним из любопытных аргументов в пользу НАФТА было то, что если допустить в страну больше мексиканских товаров, то здесь будет меньше мексиканцев[148]. Таким образом, представляется очевидным, что обычные люди видят в иммиграции отдельную угрозу, независимую от платежного баланса и более пугающую. Люди чувствуют себя более уязвимыми, потому что иностранцы не просто продают нам свою продукцию. Они живут среди нас.

«Иностранность» имеет градации. С точки зрения типичного американца, канадцы в меньшей степени иностранцы, чем британцы, которые, в свою очередь, являются меньшими иностранцами, чем японцы. В период с 1983 по 1987 г. 28 % американских респондентов в рамках Всеобщего социального опроса признали, что не любят Японию, но только 8 % не нравилась Великобритания и всего лишь ничтожным 3 % не нравилась Канада[149]. Поэтому неудивительно, что степень предубеждения против иностранного варьируется от страны к стране. Такие объективные показатели, как торговый оборот или торговый дефицит, часто вторичны по отношению к географической, лингвистической или культурной близости. Торговля с Канадой или Великобританией вызывает гораздо меньше тревоги, чем торговля с Мексикой или Японией. Объемы американского импорта из Канады и уровни торгового дефицита в отношениях с ней превышали те же самые показатели в отношениях с Мексикой во все годы с 1985‐го по 2004‐й