Этот пример призван продемонстрировать одно из часто повторяющихся в этой книге утверждений: в реальных политических условиях цена приверженности идеологии стремится к нулю[73]. Поэтому можно ожидать, что люди будут «удовлетворять» свой спрос на политические заблуждения, т. е. считать верным то, что им хочется считать таковым. Ведь они ничего не теряют. Фанатичный протекционист, голосующий за закрытие границ, практически ничем не рискует, поскольку эта же политика будет проводиться независимо от того, как он проголосует. Либо границы останутся открытыми, и протекционист скажет вам: «Я вас предупреждал»; либо границы закроют, и протекционист удовлетворенно заметит: «Представьте себе, как было бы плохо, если бы мы не закрыли границы!»

Разрыв между частными и социальными издержками идеологической лояльности вполне может быть существенным. Вспомним, что ожидаемые материальные издержки ошибки для одного робинзона равнялись 1 долл. Если большинство робинзонов сочтут эту цену привлекательной, каждый робинзон потеряет по 1000 долл. Голосование в пользу недопуска пятниц к земледелию приносит в жертву 1 000 000 долл. общественного богатства в обмен на 501 долл. выгоды для идеологических упрямцев.

Часто выдвигаемое возражение против этих тревожных рассуждений состоит в том, что именно по причине опасности ошибочных политических идей у избирателей имеются сильные стимулы к получению информации. Это возражение столь же нелепо, сколь и аргумент, согласно которому у людей есть сильный стимул меньше ездить, поскольку автомобильными выхлопами неприятно дышать. Никто не сталкивается с выбором между тем, чтобы «намного меньше ездить или заработать рак легких» или между тем, чтобы «переосмыслить свои экономические взгляды или скатиться в бедность». Как при езде на автомобиле, так и при демократии отрицательные внешние эффекты, не относящиеся к индивидуальному поведению, в совокупности складываются в крупные неприятности для общества.

Демократия – это теория, согласно которой простые люди знают, чего хотят, и заслуживают получить это в полном объеме.

Г. Л. Менкен[74]

Обыкновенные циники – и большинство экономистов – сравнивают избирателей с потребителями, которые мудро «голосуют своими кошельками». В действительности подобное поведение нетипично. Согласно имеющимся эмпирическим данным, голосование слабо связано с материальными интересами. В противоположность популярным стереотипам о богатых республиканцах и бедных демократах, уровень доходов и партийная принадлежность мало связаны между собой. Например, по сравнению с остальным населением, пожилые люди чуть в меньшей степени поддерживают систему социального страхования и «Медикер». Мужчины в большей степени, чем женщины, выступают за право на аборт[75].

Если соображения личной выгоды не объясняют политические взгляды граждан, то что же? Избиратели обычно отдают предпочтение политике, которая, с их точки зрения, соответствует общему интересу их страны. Но это не должно быть поводом для оптимистичного отношения к демократии. Ключевыми являются слова «с их точки зрения». Избиратели почти никогда не делают следующего шага, а именно не задаются вопросом: «Является ли моя любимая политика эффективным средством для продвижения общего интереса?» Как и в религии, в политике взгляды основываются на вере.

Какие последствия это имеет для демократии? Стандартная теория рационального выбора делает правильный акцент на том, что политики склоняют избирателей на свою сторону, удовлетворяя их предпочтения. Но это будет иметь одни последствия, если избиратели являются практичными потребителями мер экономической политики, и по сути противоположные, если, как я утверждаю, избиратели подобны адептам религии. Во втором случае у политиков есть серьезный стимул принимать популярные меры, но мало делать для достижения результатов. Алан Блайндер уничижительно отзывается о «послушном конгрессе, с неприятием относящемся к логике, но с уважением – к опросам общественного мнения»