В связи с этим фигура отца в «семье» древности выглядит более чем туманной, а не так, как видится многим антропологам, заявляющим, будто «семья» существовала от начала времён. Утверждая так, авторы не удосуживаются объяснить, что именно они понимают под семьёй, и роль мужчины в ней. А это моменты принципиальные, ведь обыватель, сталкиваясь с утверждением, будто институт семьи древний, как и сам человеческий род, автоматически представляет семью как привычную ему, состоящую из мужа, жены и их общих детей. Но это в корне не так.

В последующих главах будет показано, что у народов Западной Евразии (а может, и всей Евразии) открытие биологического отцовства по историческим меркам, вероятно, случилось довольно недавно, и что рождение моногамии (сексуальной эксклюзивности) случилось ещё до того: то есть мужчина стал удерживать женщину рядом совсем не по причине своего возможного отцовства её детям, а по несколько иным причинам.

Ещё одна трудность возникает и с таким основанием семьи, как брак – потому что никто в реальности не знает, что это такое. Обыватель опять с лёгкостью скажет, что брак – это союз мужчины и женщины. Но что за союз? В чём его специфические свойства? Что характерно именно для него и отличает от всех других союзов?

Тему брака из чувства любви будем считать закрытой, так как выше было подробно показано, что исторически любовь с браком никак не соотносились, это новомодное веяние, которому всего около ста лет (а местами и того меньше). Сколько бы определений браку ни давали антропологи и социологи, а всегда остаются неучтённые нюансы. Важный момент в том, что термином «брак» часто описываются весьма разные явления, схожие внешне, но различные содержанием. К примеру, исследователи всегда отмечали разницу между браком имущих классов (знать, аристократия) и неимущих (крестьяне). Если брак для крестьян – это способ выживания путём объединения мужчины и женщины для ведения хозяйственной деятельности с возможным производством новой рабочей силы (детей), то брак для знати – это уже либо способ заключения выгодного политического и экономического союза между двумя знатными семьями, либо же способ организовать преемственность власти и движение имущества дальше через своих детей (Гис, Гис, с. 46). Историки даже говорят, что в Средневековье "браком сочетались не люди, а маноры и фьефы" – то есть разные землевладения (Рябова, 1999, с. 114; Гис, Гис, с. 311). Иначе говоря, для неимущих брак – способ выживания, а для имущих – реализация властных амбиций и предписаний. И там, и там это "союз мужчины и женщины", но с очень разными целями. Можно ли в таком случае называть эти "союзы мужчины и женщины" одним термином ("брак"), если за ними кроется такое разное содержание? В данном случае это больше похоже на омонимы.

А если к этим двум моделям «брака» присовокупить и современную – брак по любви, – тогда мы получаем уже и вовсе три разных явления под одной обёрткой. Это как если забитый молотком гвоздь и забитый молотком до смерти человек мы называли бы "плотницким делом" – насколько это корректно?

Тот факт, что термином «брак» мы описываем в корне разные явления, подтверждается и тем, что в древности (и у современных охотников-собирателей) брак выступал для сплочения разных групп людей, был средством расширения их социальных связей (Рулан, с. 95; Эриксен, с. 146), почему выбор супругов и производился старшими родственниками, а не самими супругами. Можно сказать, в древности брак заключался не столько между супругами, сколько между их общинами, родами (Ольдерогге, 1983, с. 15); это именно общины соединялись через своих супругов, супруги были лишь соприкасающимися органами своих родов. Именно поэтому ни о какой супружеской любви и речи не было – это было неуместным, необязательным.