– Доброе утро, внучок. Какой же ты счастливый… Наверное, самый счастливый в нашем роду.

– Рад стараться, если так, – бодро отвечаю я.

Улыбаясь, бабушка вновь отворачивается к окну и говорит:

– Наслаждайся. Наслаждайся, пока не женился…

На секунду я даже растерялся.

– Так может, тогда вовсе не стоит жениться? – удивлённо и с иронией спрашиваю я.

Бабушка смотрит на меня, и к её улыбке примешивается удивление.

– Ну скажешь ещё… Жениться надо.

– Так если счастье после женитьбы пройдёт, зачем тогда жениться?

– Да как же… Надо. Без этого никак.

И бабушка дальше с блаженной улыбкой мило любуется утренним июньским городом, будто никакой ахинеи сейчас не наговорила. На одной чаше весов человеческое счастье, а на другой – то, что это счастье убьёт. И конечно, выбрать надо именно то, что счастье убьёт. Почему? А потому что так надо…

Положа руку на сердце, наши бабки и деды в условиях современности редко могут сказать что-то, достойное Нобелевской премии. Но главное же опять было подспудно скрыто в словах бабушки: на глубинном уровне и в её представлении сидела мысль, что семья и счастье – это далеко не одно и то же. И даже не просто не одно и то же, но и якобы находящееся в непримиримом противоречии друг с другом. Либо счастье, либо семья – вот он, её скрытый текст, который бабушка наверняка и сама не осознавала.

Английский поэт Перси Биш Шелли в 1813 году писал: "Трудно придумать систему, препятствующую человеческому счастью больше, чем брак" (цит. по Гилберт, 2010, с. 228).

Как можно видеть, народное отношение к браку в разных культурах и в разные эпохи вряд ли можно описать в розовых тонах. Брак не воспринимался каким-то безусловным благом и часто встречал даже откровенную неприязнь. Но люди всё равно в него вступали. Это понималось чем-то обязательным, несмотря на все минусы. Брак был словно стихией, соприкосновение с которой никак не зависело от воли и мыслей самих людей.

Зачатки перемен в восприятии брака стали возникать сравнительно недавно – около 200–100 лет назад (кстати, как и в отношении к детям, о чём говорилось выше). Отношения супругов стали всё более сентиментализироваться, романтизироваться, всё чаще стало принято говорить о любви между мужем и женой (причины такой трансформации рассмотрим позже). Переписка членов правящих династий показывает, что в XVI–XVII веках эмоциональные связи супругов были слабы, а постепенные перемены намечаются лишь в начале XVIII века: "В переписке с возлюбленными и жёнами мужчины всё реже ограничиваются сообщениями о здоровье и всё чаще затрагивают тему чувств" (Ушакин, 2007, с. 243).

Но при этом важно понимать, что хоть в недавнем времени и зародилось понимание брака как союза, основанного на любви, в действительности для значительного большинства брак по-прежнему оставался (и остаётся) скорее рациональным решением – выбором наиболее подходящего для совместной жизни партнёра, а любовь же просто стала тем словом, которым отныне возникла традиция описывать отношения между супругами (какими бы в действительности они ни были). То есть любовь в браке стала доминирующим знанием, тем пресловутым "как принято говорить", хотя в реальности всё может быть совсем наоборот.

Думается, если надеть кольца на проснувшуюся вместе пару с амнезией, они будут просто вынуждены говорить друг о друге в терминах любви.

В действительности же и сейчас редко кто вступает в брак по любви, а делают это лишь когда уже «пора» или же когда встретят более-менее подходящего для этого человека (то самое рациональное основание). Даже во второй половине XX века, наверное, меньшинство женились "по любви". В 1932 году изучение тысячи записей из книги записи браков жителей Филадельфии выявило, что 1/3 пар до свадьбы жили в радиусе пяти кварталов друг от друга; 1/6 пар жили в одном и том же квартале (Ансари, Клиненберг, с. 19). Но самым удивительным оказалось, что каждая восьмая пара вовсе жила в одном доме.