После обеда, когда обычно Доротея вслух читала мужу, мистер Кейсобон предложил пройти в библиотеку, где по его распоряжению зажгли свечи и затопили камин. Он казался оживленным и был поглощен какой-то мыслью.

В библиотеке Доротея сразу заметила, что тома с заметками расположены на столе по-новому; мистер Кейсобон вручил жене знакомый том, содержавший оглавление ко всем остальным.

– Буду признателен вам, моя дорогая, – сказал он, усаживаясь, – если сегодня вечером вы почитаете мне не книгу, а вот это оглавление и в каждом пункте, где я скажу: «отметить», поставите крестик карандашом. Это будет первый шаг в давно задуманной мною тщательной систематизации материала, и в процессе работы я вам укажу принципы отбора, прибегая к которым вы, надеюсь, сумеете оказать мне существенную помощь.

Эта просьба являлась всего лишь очередным свидетельством того, что после памятного разговора с Лидгейтом мистер Кейсобон, столь неохотно принимавший прежде помощь Доротеи, ударился в другую крайность и требовал теперь от жены самого деятельного участия в работе.

После того как Доротея два часа читала ему вслух заголовки и отмечала их крестиками, мистер Кейсобон сказал:

– Возьмем этот том наверх… а вместе с ним, пожалуйста, захватите и карандаш… если нам придется читать ночью, мы продолжим эту работу. Надеюсь, она не наскучила вам, Доротея?

– Я охотнее всего читаю то, что вам хочется послушать, – сказала Доротея и ответила чистую правду; ее страшила перспектива, развлекая мужа чтением или на иной лад, не доставить ему, как всегда, ни капли радости.

Еще один пример впечатления, производимого Доротеей на окружающих ее людей: подозрительный и ревнивый супруг не сомневался в честности ее обещаний, в ее способности посвятить себя тому, что она считает правильным и благородным. В последнее время он стал понимать, как ценны для него все эти ее свойства, и захотел единовластно ими обладать.

Ночью ей пришлось читать. Молодость взяла свое, и утомленная Доротея уснула быстро и крепко. Ее пробудил свет; в полусне ей сперва показалось, что она взобралась на крутую гору и внезапно перед ней зарделся солнечный закат; Доротея открыла глаза и увидела мужа, который, завернувшись в теплый халат, сидел возле камина, где еще тлели угли. Он не стал ее будить, а лишь зажег две свечи и опустился в кресло, ожидая, когда их свет разгонит сон Доротеи.

– Вам нездоровится, Эдвард? – спросила она, тотчас же поднявшись.

– Мне было не совсем удобно в лежачем положении. Я немного посижу.

Доротея подбросила в камин дров, закуталась в шаль и сказала:

– Хотите, я вам почитаю?

– Буду очень вам признателен, Доротея, – немного мягче, чем обычно, ответил мистер Кейсобон. – Мне совершенно не хочется спать: удивительно ясная голова.

– Я боюсь, как бы вам не повредило возбуждение, – сказала Доротея, вспомнив предостережения Лидгейта.

– Я не ощущаю чрезмерного возбуждения. Мне думается легко.

Доротея не решилась спорить дальше и в течение часа, а то и больше, читала оглавление по той же системе, как вечером, только несколько быстрей.

Мистер Кейсобон, чья мысль работала теперь очень живо, определял, казалось, уже по нескольким вступительным словам все последующее и говорил: «Достаточно, отметьте это», или: «Переходите к следующему заголовку… я опускаю второе отступление о Крите». Доротею поражало, как его мысль с быстротою птицы облетает пределы, по которым ползала в течение долгих лет. Наконец он произнес:

– Теперь закройте книгу, дорогая. Возобновим работу завтра. Я слишком задержался с ней и буду рад завершить ее поскорее. Но вы заметили, что принцип, по которому я произвожу подбор, заключается в том, чтобы снабжать каждый из перечисленных в предисловии тезисов соразмерным комментарием, как мы наметили сейчас. Вы это ясно поняли, Доротея?