– Спасибо, хозяйчик милой, привел черта.

– В грехе зачала, в грехе рожает.

– От старика в лимб, от бабки – в божий мир.

– Нас прочь гонит, а дитя не может, – усмехались беззубые рты.

Лишь пятая бабка, которая полоскала в горячем тазу простынь, подошла к старику:

– Хошь, по-звериному вой, а долго не стой. Рассвет скоро, – предупредила она, что время кончается.

– Знаю, – махнул рукой колдун, – останься. Обернешь.

Колдун заковылял к изголовью кровати, уселся на поднесенный бабкой табурет и прошептал заклинание.

– Нам уйти? – робко спросил сэр Кормак, внезапно проникшийся к колдуну безотчетным страхом.

– Можете остаться, – не отвлекаясь, ответил колдун, – мое искусство – не тайна.

Так ответил он и задумался. Заклинание истинного видения открыло ему, что ни болезни тела, ни духа, ни колдовские чары, ни злые духи не властвуют над роженицей. Его колдовская сила была бесполезна, этот случай находился под силами природных сил. Пальцем он начертил на белом лбу невидимую руну, но руна не помогла. Какая сила могла препятствовать естественному? Оставалась только одна такая сила.

– Зачем ты держишь его? – спросил колдун.

– Он незаконный.

– Твой отец запишет его сыном твоего мужа.

– Я три года не была с мужем.

– Закону такие пустяки не помеха, – усмехнулся волшебник.

Через несколько минут пятая бабка заворачивала сучащего ножками младенца в простыню, поверх которой ребенка обернули в гербовый плащ деда. Они успели до рассвета.

Убедившись, что и внук, и дочь здоровы, оставшийся без накидки сэр Кормак на своей спине снес колдуна обратно в обеденную залу и усадил к камину. Хельмут, поигрывая молотом, плелся следом. «Плодитесь, плодитесь, – думал он. – Недолго осталось». Хельмут, как и Джон, был лишен возможности деторождения по причинам, от него не зависящим. В его чуждом всему человеческому сознании роды были неотъемлемой частью сугубо животного мира, который он презирал с позиции существа, претендовавшего на высшее, чем человек, положение в мироустройстве.

– Через три дня зададим пир! – сэр Кормак опустился на любимый резной стул и с облегчением вздохнул: мальчик. Джон-пьяница протянет еще лет пятнадцать, если не будет ездить верхом, да и сам сэр Кормак рассчитывал потоптаться на земле еще годков этак с двадцать. Новорожденный возмужает, и будет кому передать замок и земли. – Утром пошлю гонцов во все концы!

Улыбка осенила лицо колдуна, но осенила накоротко. Были у него заботы потуже, чем молот Хельмута и гнев Кормака. Теперь поздно уходить из замка. Нет времени скрыться, нет сил на дорогу.

Скоро он будет здесь. Тот, который давно идет за ним, жуткий преследователь, что проходит через миры, отыскивает следы там, где и следов никаких не оставалось, который и самих мертвых требует к ответу. Ошибка промысла, оживший мертвец, над кем и смерть не утвердилась вполне в своих по законам природы установленных правах, не человек, не зверь, не бог, а существо, вмещавшее по части ото всех материй. Только бегством удавалось держаться от него на расстоянии, но вот нашла коса на камень. Не в том замке решился переночевать колдун и на три недели угодил в унизительное заточение, ох уж этот Хельмут. Ох и хитрый прощелыга! Не знал колдун, кем был на самом деле Хельмут.

– Чему понурил голову, черная душа?! – настиг колдуна глас хозяина замка. – Я держу слово! Будешь награжден свободой и всем, что унесешь!

Хельмут хмыкнул в кулак: много добра эта скрюченная молотом хромоножка на себе не снесет, но так принято награждать. Щедрей не одаришь. А впрочем, и этой награды людской колдунишка не увидит. Если знаки верны, к утру от замка камня на камне не останется.