– Я напишу ему, – уныло промолвил мистер Изи, – но мне хотелось бы сначала ощупать его голову.

На том и порешили.

Ответ капитана Уильсона, разумеется, был утвердительный, и он обещал относиться к Джеку, как к родному сыну.

Наш герой уселся на родительскую лошадь и поехал к мистеру Бонникестлю.

– Я отправлюсь в море, – сказал он ему.

– И прекрасно сделаете, – ответил мистер Бонникестль.

Наш герой встретился с доктором Миддльтоном.

– Я отправлюсь в море, доктор Миддльтон.

– И прекрасно сделаете, – ответил доктор.

– Я отправляюсь в море, матушка, – сказал Джон.

– В море, Джон, в море! Нет, нет, милый Джон, ты не пойдешь в море! – воскликнула мистрисс Изи ужасом.

– Нет, пойду, отец согласился и говорил, что убедит и вас дать согласие.

– Мое согласие! О, милый, милый мой мальчик! – И мистрисс Изи зарыдала прегорько, как Рахиль, плачущая о чадах своих.

Так как времени терять было нечего, то наш герой живо простился с отеческим кровом, как говорится, и отправился в Портсмут. Так как денег у него было довольно, и ему доставляло большое удовольствие чувствовать, что он сам себе господин, то он не торопился сесть на корабль, а пятеро или шестеро не слишком почтенных приятелей, которых подобрал Джек – или они подобрали Джека – кутившие на его счет, усердно советовали ему оставаться на берегу до самой последней минуты. Так как этот совет совпадал с мнением самого Джека, то наш герой провел три недели в Портсмуте, прежде чем кто-либо узнал о его приезде. Наконец, однако, капитан Уильсон получил от мистера Изи письмо, из которого узнал об отъезде Джека, и, опасаясь, не случилось ли с ним какой-нибудь беды, поручил старшему лейтенанту навести справки. Это произошло уже накануне дня, назначенного для отплытия. Старший лейтенант заглянул в несколько гостиниц, осведомляясь, не остановился ли там господин по имени Изи.

– Как же, – отвечал швейцар в гостинице Фоунтэн, – мистер Изи стоит здесь уже три недели.

– Черт бы его побрал, – зарычал мистер Саубридж с негодованием старшего лейтенанта, три недели дожидающегося мичмана. – Где он? В зале?

– О, нет, сэр, мистер Изи занимает первый номер в бельэтаже.

– Ведите меня к нему.

– Как прикажете доложить о вас, сэр?

– Старшие лейтенанты не докладывают о себе мичманам, – возразил мистер Саубридж, – он скоро узнает, кто я такой.

Получив такой ответ, швейцар поднялся по лестнице в сопровождении м-ра Саубриджа и отворил дверь в номер.

– Вас желают видеть, сэр, – сказал он.

– Попросите войти, – отвечал Джек, – да вот что еще; скажите там, чтобы пунш был сегодня получше, чем вчера; у меня обедают еще двое джентльменов.

Тем временем мистер Саубридж, который был в штатском платье, вошел в комнату и увидел Джека одного за обеденным столом, шикарно сервированным на восемь персон. Вообще, вся обстановка и самый номер пристали бы, по мнению мистера Саубриджа, разве флагману, а уж никак не мичману военного корвета.

Мистер Саубридж был деловой офицер, прослуживший двадцать семь лет, не имея ничего, кроме жалованья. Он немножко отстал по службе, и питал антипатию к молодым людям из богатых семей, толпами стремившимся во флот – не без основания, так как его шансы на повышение убывали соответственно возрастанию числа конкурентов. Он находил, что чем богаче и щеголеватее мичманы, тем меньше от них пользы для дела, и можно себе представить, как разыгралась его желчь при виде богатства и роскоши, окружающих молокососа, который еще три недели тому назад обязан был явиться на службу. При всем том мистер Саубридж был добрый человек, хотя и завидовал несколько роскоши, которой не досталось на его долю.