Поэт не сразу продолжил матч. Покуда медлительный математик делал отметки, он отошел к галерее. «Превосходно выступаешь, – сказал ему герцог, – ты так не играл даже в лучшие времена». Поэт надул щеки и с шумом выдохнул. «Мне нельзя проиграть», – сказал он. «Нельзя», – согласился секундант.

Следующая схватка вышла долгой и ожесточенной. Испанец защищался на задней линии и отбивал мячи так, будто сражался с целым войском. «Подбирайся, подбирайся!» – то и дело кричал герцог, но мощь врага всякий раз заставляла поэта отступать после краткого продвижения вперед. На последнем дыхании он взял драйв, повернувшись к сопернику спиной, – ход зрелищный, но не практичный. Ломбардец коротким ударом отправил мяч в стенку, совсем близко к воротцам. Попадание в воротца считалось полной победой. «Ровно!» – прокричал герцог. Parità[8], – подтвердил математик. Поэт запустил высоко, в самый угол под заднюю линию. Вроде и не аут, а попробуй, отбей. 45:30. «Обошел!» – завопил испанский дворянин. Математик безмятежно кивнул.

Напоследок ум взял верх над силой: поэт не дал себя запугать и загнал художника в угол. Первой же резаной подачей его уничтожил. «Гейм!» – крикнул герцог. Cacce per Spagna![9] – ответил математик.

Ракетка. Игра наподобие игры в мяч. Один защищается, другой нападает, а после – наоборот. В случае равного счета игроки, бегая взапуски, определяют, кто защищается, а кто нападает в третьей схватке, называемой мгновенной смертью[10]. При подаче мяч непременно бьет в дощатую поверхность сбоку от площадки, откуда падает внутрь и разворачивается. Ракеткой также называется лопатка, имеющая деревянные края и сетчатую середину, сплетенную из толстых струн для виуэлы[11]. Ракетку держат за ручку и отбивают мячи. Удар выходит весьма жесткий и сильный. В игре следует набирать очки, но тот, кто отправляет мяч в воротца, выигрывает схватку, а выигравший три схватки кряду или четыре в любом порядке становится победителем всей игры.

Утром 19 мая 1536 года Жану Ромбо предстояло выполнить самую что ни на есть гадкую работу: одним махом отсечь голову Анне Болейн, маркизе Пембрук и королеве Англии, женщине столь выдающейся красоты, что ради нее не грех было и пересечь Па-де-Кале. Одиозный сановник Томас Кромвель нарочно послал за Жаном во Францию ради одной этой казни и в немногословной записке попросил его захватить толедский клинок изумительно тонкой ковки – действовать требовалось деликатно.

Ромбо не любили; незаменимым он тоже не был. Беспринципный красавец, он хладнокровно передвигался внутри весьма узкого круга весьма узких профессионалов, расплодившихся при дворах эпохи Возрождения с молчаливого согласия послов, советников, секретарей и камергеров королевских особ. Вследствие немногословности, приятной наружности и отсутствия совести он идеально подходил для неких дел, о которых все знали, но никто не говорил, темных дел, без которых никогда не вершилась политика. Одевался неожиданно роскошно для ремесла ангела-убийцы: носил дорогие кольца, узкие панталоны с парчовыми вставками и рубашки из королевского синего бархата, не полагавшиеся ему как сукиному – во всех смыслах – сыну. В пышную каштановую шевелюру со светлыми прядками вплетал аляповатые побрякушки, которые таскал у своих женщин, – Господь даровал ему различные охмурительные умения. Никто не знал – помалкивает он от большого ума или от большой дурости: синие глаза с немного отвисшими у внешних уголков веками никогда не выражали сочувствия, как, впрочем, и любого другого проявления живости. К тому же он был француз: убийство королевы Англии являлось для него скорее долгом, нежели преступлением или подвигом. Кромвель вызвал его в Лондон как раз потому, что это последнее обстоятельство, по его разумению, сообщило бы работе особую гигиеничность.