– Да иди ты…

– Иду-иду, и ты со мной. Наша крошка – Ауди уже соскучилась!

– Вообще-то, она не наша, а гражданина Сидихина, – заметила я, но послушно поплелась следом. Квартира надоела мне до тошноты, очень хотелось на недвижимый, но все же почти свежий воздух.

Я хотела привычно плюхнуться на переднее сидение рядом с водителем, но Акунин усмехнулся:

– Не-е-ет, за руль!

– Прямо сейчас? Но мы же так к вечеру не доедем!

– Ну ты даешь, глупышка! Не будет никакого вечера.

Я закатила глаза.

– Ты же меня понял!

– Да, но я не собираюсь тебе потакать. Тебе интересно, кто скрывается за красными шторами?

– Знаешь, ты…

– Да или нет?

– Интересно, – призналась я.

– Вот и отлично! У тебя будет стимул быстрее учиться. Пр-рошу, – он пафосно распахнул передо мной дверцу.

Я тяжело вздохнула, и полезла на место водителя.

Как ни странно, со своим первым в жизни вождением я справилась неплохо. В детстве я ходила в музыкальную школу по классу фортепиано (правда, без особого энтузиазма), поэтому педали чувствовала хорошо, плавно нажимала и отпускала их, не путала право и лево. Единственной и огромной сложностью были застывшие на дорогах машины. Хотя Акунин и говорил, что нам повезло, и мир «заглючило» не в час пик, мне все равно частенько приходилось заезжать на газоны, пересекать двойную сплошную и делать еще много такого, отчего волосы у инспектора ГАИ встали бы дыбом. «И как я после такого обучения буду сдавать на права?» – подумала я и тут же загрустила: кто знает, может, настоящие уроки вождения не пригодятся больше никогда.

Почти доехав до места, я все-таки боднула чей-то японский пикап, а при парковке слегка «поцеловала» стоявшую впереди «Ладу».

– В целом, неплохо, – невозмутимо сказал Акунин, – хотя, сдается мне, ты подбила Ладке «глаз».

Я смутилась (Это ведь чья-то машина! Она пострадала из-за моей неумелой езды…), но голос совести быстро затих, его теснило ожидание и любопытство.

Подойдя к подъезду, я заметила на двери записку, написанную мелким каллиграфическим почерком:

«Если кто-то кроме меня остался в городе, пожалуйста, прошу Вас, отзовитесь! Кв. 112»

– О, нет. Это либо девчонка, либо плачущий мальчик. Не знаю, какой из этих вариантов хуже, – заметил Акунин, но я, не слушая его, прошла в подъезд. Там, на третьем этаже, была надежда.

Едва только дверь открылась, я оказалась в плену тепла и цветочного приятного аромата. Обнимавшая меня девушка икала и плакала, не в силах совладать с собой: точь-в-точь сцена встречи Александра на пороге, только теперь в его роли была я. В отличие от Акунина, я дала девушке выплакаться: бедняжка, как же долго она пробыла в четырех стенах совсем одна! О том, что она вряд ли бродила по улицам, говорил внушительного размера живот, обтянутый длинной футболкой.

– Ну все, все… – шептала я девушке, – давай присядем. Вот так…дыши глубже.

– П-прости, я н-не могу усп-покоиться, – плакала она, – я так обрадовалась, я д-думала, что осталась совсем одна!

– Я понимаю.

Не знаю, в чем было дело: в беременности, приятном голосе или имени – Надежда, – но я сразу прониклась к новенькой огромной симпатией. Мы долго сидели в обнимку, я слушала, как Надя жила все это время, как не сошла с ума только благодаря ребенку.

Акунин стоял у двери, как делал довольно часто, и я, бросив на него взгляд, поняла, что он думает о том же, о чем и я: эта девушка, возможно, никогда не родит малыша. Она будет беременной очень и очень долго. Быть может, вечно.

В слове "вечность" мне в последнее время виделось что-то зловещее.

– Ты хочешь поехать с нами? – спросила я и улыбнулась, – мой дом сейчас – что-то вроде штаб-квартиры.