Мама пролежала в коме ровно три дня, и, не дождавшись моего дня рождения, она умерла. В день похорон лил сильный дождь, приехали родственники, все сочувствовали мне, но ни одно слово в тот день не заглушло ту боль, что я испытывал. Я ни разу не плакал, я был в глубоком унынии, но так и не смог заплакать. Люди в округе говорили об этом, в какой-то момент пожилые стали упрекать меня. Но самое удивительное – за меня вступился пастор Яков. Отец же продолжал делать вид, что так нам предначертано судьбой. Но я в это не верил и в тот момент, когда пастор Яков сказал мне. Я постоянно говорил себе: «Тише, сердце, тише». Я пытался унять боль, но не получалось.

Ровно через три месяца арестовали пастора Якова, его обвинили в подкупе вышестоящего епископа. Я не верил в эти обвинения, пастору было незачем давать взятку ради повышения, ему было уже глубоко за семьдесят, и всё, что он хотел, – это умереть спокойно. Но вот что удивительно: люди поверили. Чем старше я становился, тем сильнее я разочаровывался в людях, в их умении думать и анализировать. Было очевидно, что пастора арестовали за критику, однако же, люди искренне верили в то, что он дал взятку. Глупые, пусть верят, я не потревожу их слепоту. Спустя время, когда я работал в госаппарате, мне в руки попалось дело пастора Якова. И, глядя на его биографию, скажу я вам, мир потерял отличного человека. С раннего детства Яков стремился к общественной жизни. В школе он был старостой и активно занимался общественной жизнью школы. Деревня, в которой жил Яков, придерживалась религии Вей, но не Яков, он увлекался Тен, и жители отреклись от него. Якову пришлось покинуть родные края, но ненадолго. Уже ровно через три года он вернулся в свою деревню миссионером, Яков не хотел навязывать кому-либо Тен, он просто хотел рассказать людям немного нового, чтобы они были чуть добрее и не относились к другим с такой врождённостью. Никто не может сказать, получилось у него или нет, но то, что жители построили церковь Тен, – это факт. Яков отправился в странствие, и везде, где он был, он рассказывал о своей религии, он рассказывал и о Вей. Он нес миру доброту и честность, знания и образованность. Где бы он ни был, он всегда вспоминал свой дом и трепетно хранил о нем воспоминания. В нашем городе Яков встретил свою любовь, с ней он прожил двадцать лет. Она умерла за неделю до его дня рождения, но пастор Яков не уехал и после смерти любимой. Судьба пастора Якова трагична, его расстреляли на закате, ровно через день после задержания. Таких пасторов я больше не встречал.

Со смертью матери доступ в архив мне был закрыт, однако мама успела вынести некоторое количество книг домой. Среди них был Ницше, Вольтер, Руссо, Канетти, Декарт, Спиноза и другие. Я принялся осваивать их, отца практически не было дома. Он не интересовался моей жизнью, а я его. У нас был такой негласный договор: он не трогает меня, я не трогаю его. Иногда, конечно, у него просыпались отцовские чувства и он задавал вопросы о моей жизни, но, по правде сказать, это случалось не чаще двух раз в год. Я был полностью предоставлен сам себе, полная свобода. Чаще у детей в моем возрасте срывало рассудок от такого количества свободы. Но я был другим, я проводил свободное время в библиотеке, в кинотеатре или дома за книгой. Книги заменили мне воспитателей, или, скорее, они показали мне, что такое идеальный мир. К тому же, как я часто упоминал, я плохо уживался со сверстниками, я всё сильнее и сильнее холодел к обществу, к личности. Наверное, вот где сформировалось ядро моего безразличия к окружающим. Я по-прежнему был объектом для насмешек, хоть они уже и были, что называется, отголосками прошлого. Время шло, я рос и формировался как личность, жаль, что в этом никто не принимал участия. Школа стала лишь обычной формальностью, а учителя никогда не вникали в мой мир, у них своих проблем было достаточно, к примеру, как не умереть с голоду.