– Понятно! – сказал часовой, и, приблизившись, взглянул в сани.

На санях лежали, не вдоль, а поперек, аккуратно сложенные друг на друга трупы. Причем, головами в одну сторону, ногами в другую.

– А что Вань, неплохо тебе служится, – сказал часовой. – Числишься тут труповозом, а домой придешь, так бабам все будешь рассказывать, что чуть ли не государственных преступников охранял!

– А че!? – откликнулся солдат, указывая на трупы. – Чем они не государственные преступники? Какая разница, живые они, али мертвые? Вот только званиями, да значками меня обделяют.

Часовой рассмеялся, но видимо привыкший донимать своих собеседников спросил:

– А за что тебе значки – то? Ты вон сегодня на политзанятиях, не мог вспомнить, на каком съезде Ленин меньшевиков разоблачал! Что ж ты так?

– А ну их! Разве все упомнишь! – ответил солдат, и снова указывая на сани, прибавил. – Вон их до сих пор разоблачают! Не одному мне на службу возить хватит!

Они прошлись вдоль саней, и часовой вдруг сказал:

– Смотри! Смотри! А вот этот как похож вон на того!

Солдат взглянул и удивился:

– И впрямь похож, – сказал он. – Только вот этот вроде постарше. А которого помладше, стрельнул кто-то!

– Это Сахно его стрельнул! Уже третьего стреляет, как будто при попытке к бегству. Все отпуск хочет заработать!

– Ты подумай! Не боятся – то люди греха! – сказал солдат и прибавил – Ну давай, принимай товар, а то мне еще возвращаться издалека.

– Это мы мигом! – согласился часовой.

Он прошел за будку, достал из – за нее кирку, обрезанную для легкости с одной стороны, скоро и умело пробил ею черепа всех трупов.

– Нормально! – сказал он. – Послушай Вань, а куда ты их возишь? Говорят, что та траншея, которую мы еще по осени приготовили уже полная.

– А зам по хозчасти нашел немного дальше одну расщелину, так я туда свожу. А по весне землей закидают! Ну, бывай служба!

Солдат легко запрыгнул на сани, дернул за вожжи и скомандовал:

– Но – о – о! Вперед Сивка! За Родину! За Сталина!

Лошадь поднапряглась, рванула, оторвала с места, примерзшие было сани, и двинулась прочь от лагеря.

Тело Сталина с дивана снова опустили на пол. Огромного роста мужчина в белом халате опустился перед ним на колени и с каким – то неистовым усилием делал прямой массаж сердца, отчего тело вождя казалось беспомощным, а движения человека в белом лишь подчеркивали эту беспомощность.

Четверо военных, образовавшие правильный квадрат вокруг этого человека, не сводили с него глаз и нервно сжимали кулаки, наблюдая как, он бесцеремонно обращается, с телом Сталина.

Члены Политбюро, незаметно для себя, в ужасе от увиденного, собрались в кучку и молча, наблюдали за происходящим.

Лаврентий Берия, оказавшись позади всех, тщетно пытался увидеть, что же происходит. К тому же пенсне бесконечно потели и сползали с глаз. Как бы стараясь не упустить самое важное, он вставал на цыпочки, хотя для того чтобы разглядеть лучше ему было достаточно сделать шаг влево или вправо.

Эти минуты казались бесконечностью, наконец, кто – то сказал:

– Зачем вы мучаете его, он умер.

И только после этих слов, человек в белом вдруг резко остановился, тяжело вздохнул, поднялся и отошел в сторону. «Как это умер!? – пронеслось в голове Берия. – Кто посмел сказать это? Кажется, Никита! Надо запомнить это!» Но было уже поздно. Военные склонились к телу вождя, подняли его и снова положили на диван. Впереди кто – то всхлипнул, и кто – то поддержал его. Берия испуганно оглянулся вокруг и пригляделся, не смотрит ли кто на него, почему он не плачет.

Наконец, впереди, зашевелились, кажется это Маленков, что – то уже говорил стоявшему рядом с ним Хрущеву о похоронах, затем еще кому – то, и потихоньку, кучка развалилась и все, как будто стараясь не тревожить вождя стали тихо прохаживаться по комнате. Берия тоже прошелся по комнате, прислушиваясь к разговорам, где-то поддакивая, где – то согласно кивая головой. Дождавшись, когда Маленков остался один, он быстро подошел к нему и сказал: