Современное знание, таким образом, выдвигает на первый план не преподавателя-просветителя, «носителя истины и одновременно эксперта в данной проблематике». Поскольку знание больше нелегитимировано, повествование остается. Но это повествование диктора или телеведущего. Место профессора занимает экспериментатор: «Работать над доказательством значит искать конкретный пример; разрабатывать аргументацию значит искать «парадокс» и легитимировать его с помощью новых правил игры»^>6.

Таким образом, языковые игры эпохи постмодернизма не просто требуют плюрализма; они еще и указывают на «имманентность самим себе дискурсов о правилах, которые они узаконивают. Расчету поддается, таким образом, только вероятность, что это высказывание будет скорее о том-то, а не о том-то. Вопрос состоит не в том, кто является противником, а в том, чтобы знать, в какую игру из множества возможных игр он играет».

Это интересно

Таким образом, коммуникативное пространство культуры эпохи постмодернистского сдвига – это особая плоскость (без вертикали) или складка (без однозначности, в которой само означивание перестало быть референтным и превратилось в симуляцию).

По существу, это философия одинокого субъекта, который играет сам с собой в игру, правила которой он сам и устанавливает. Как видим, отказ от метанарратива, задающего евроцентричную модель культуры, на уровне ценностных следствий приводит не столько к активизации межкультурной коммуникации, сколько к одичалому внекультурному состоянию, в ближайшей перспективе делающему невозможной коммуникацию как таковую.

Имплицитное сопротивление отказу от евроцентризма, думается, происходит во всяком акте межкультурной коммуникации. Ведь для того, чтобы понять другого как другого, надо для начала уметь определить себя. Косвенным образом возвращение к идее центризма, прошедшей, разумеется, прививку а- и антицентризма, демонстрирует сама постпостмодернистская философия, да и сама жизнь (показательно, например, нарастание настроений религиозного фундаментализма в Европе и США в противовес бурному росту «новых религий» синкретического типа).

Понятно, что и характер интерпретации нормативно-ценностной базы знания и поведения в свою очередь является культурно обусловленным. Его выделение во многом зависит от языка, на котором ведется обсуждение данной тематики, поскольку именно язык определяет культурные коды, признающие или не признающие конкретные смыслы значимыми.

В числе острейших проблем современной культуры, отчетливо обозначивших ее разлом по аксиологическим основаниям, выступают проблемы биоэтики. Здесь наиболее остро обозначился конфликт этического плюрализма, свойственного европоцентристской модели культуры и системы традиционалистских ценностей. Следствия данного конфликта необходимо учитывать в процессе межкультурной коммуникации.

В числе широко известных проблем биоэтики можно назвать, например, условия и границы, а также правовой статус результатов генной инженерии (создание трансгенных продуктов и их влияние на геном земной флоры, фауны и самого человека; проблема трансплантации органов и тканей, выращенных из стволовых клеток; клонирование и т. д.). Отдельно можно выделить биоэтическую проблему трансплантации донорских органов, а также проблему эвтаназии. В широком смысле к биоэтике можно отнести также проблематику, связанную с социокультурной реабилитацией инвалидов, получившую в современном обществе широкий резонанс и примеры сравнительно удачного решения. Биоэтику представляет и слабо разработанная на сегодняшний день проблематика отношений человека с животными – дикими и домашними. Так, недавно в США был принят закон об обязательной стерилизации домашних животных, кроме тех, которые выращиваются специальными питомниками как племенные. Каким образом скажется подобная инициатива на генофонде домашних любимцев, предсказать нетрудно.