В отличие от пестро разряженных карлонцев, князь Ставор, высокий и худощавый, черноволосый и смуглый, с тонким орлиным носом и острым взглядом темных глаз, был, как и сам Грегор, одет в черное, однако его длинный приталенный камзол, покроем напоминающий одеяния Аранвенов, блистал шитьем из драгоценных камней – ярким, но выполненным с большим вкусом. Вычурное богатство отделки Грегор воспринял с пониманием – если в Карлонии и Влахии репутация вельможи так сильно зависит от роскоши его одежды, неудивительно, что облик Ставора соответствует требованиям местного этикета. Грегор даже решил после бани, переодеваясь к пиру, надеть более нарядный камзол, чем тот, в котором приехал. Черный, разумеется, но с парадным серебряным шитьем, украшенным густо-фиалковыми аметистами. Нужно ведь показать хозяевам, что он с уважением относится к их традициям!

Местная баня немногим отличалась от той, которую он помнил, разве что размерами. Там, в трактире, в комнатке для мытья без особенных удобств разместились только сам Грегор и Дилан, прочим спутникам пришлось ждать своей очереди. В этой же свободно расположились хозяин дома, князь Ставор, сам Грегор и старший из сыновей Войцеховича, да еще осталось бы место для пары-тройки человек, но это, как понял Грегор, был уже вопрос должного статуса.

Раздевшись, и оба карлонца, и князь, что его немало удивило и даже заставило внутренне поморщиться, пренебрегли полотенцами, принесенными служанкой, и остались совершенно нагими. Грегор же тщательно обернул бедра тонкой светлой тканью. В конце концов полностью принимать местные обычаи ему не обязательно!

Вскоре выяснилось и еще одно отличие местной бани от той, трактирной. В этой, оказывается, были «веники» – огромные пучки прутьев, связанных между собой и похожих на розги, только с листьями. Сходство с розгами усугублял здоровенный котел, в котором эти самые веники замачивались, и от которого, снова заставив Грегора незаметно передернуться, шел запах сырости и мокрой листвы, густой и потому не слишком приятный. И вообще, в бане, на вкус Грегора, чувствовалось слишком много непривычных сильных запахов – от котла, от печи, в которой пылали дрова, от деревянных, ничем не обработанных, лишь гладко оструганных досок, которыми здесь было отделано решительно все! И, словно этого мало, наследник боярина плеснул на раскаленные камни какой-то жидкостью из нарочно принесенного с собой ковшика, так что все прошлые запахи перебил новый – густой, почему-то напоминающий о хлебе. Грегор затаил дыхание, торопливо поливая себя водой, но остальным этот запах, кажется, нравился. Боярин даже закряхтел от удовольствия, жадно втягивая кислый острый аромат раздувающимися ноздрями и став еще сильнее похож на медведя.

– А что, князь Григорий! – поинтересовался он на вполне приличном дорвенантском. – Правда ли, что у вас в Дорвенанте бани не строят? Как же можно жить без бани, а?

– У нас купальни, милорд Вой-це-хо-вич, – тщательно скрыв улыбку от такой наивности, отозвался Грегор и одновременно испытал чувство гордости за то, что смог выговорить эту проклятую фамилию, и снисходительности к боярину, который упорно звал его по имени. – Они совсем иначе устроены.

– Дров, наверное, не хватает… – с пониманием, как ему казалось, протянул боярин. – Или строить разучились? Раньше точно умели! Ваша-то знать род ведет из Вольфгарда, а северяне толк в банях понимают не хуже нашего. Эх, бедняги, как же без бани жить-то, а?

И он вылил на себя огромный ковш горячей воды, поведя мощными плечами и грудью, заросшей черным волосом так густо, что Грегор вдруг вспомнил чучело медведя в давно сгоревшей лавке Гельсингфорца.