– Я тебя люблю. – вырвалось признание из моих уст и я не успел его остановить.

– Глупости. Ты меня даже не знаешь толком. – ответила Таня.

Она была права. Что я мог знать о ней такого, чтобы запросто признаться в столь сильном чувстве. Но правду говорил и я. То, что творилось сейчас внутри меня другими словами описать не получалось. Страсть подразумевает желание и только. Но оно с лёгкостью уступало место молчанию. Простому, застывшему во времени молчанию.

– Я знаю о тебе достаточно. Ты не представляешь, как мне хорошо, когда ты рядом. Если бы было иначе, я бы умер.

– Максим… – она хотела подобрать нужное возражение, но этого не получилось. – Я не могу так быстро.

– А я ничего и не прошу. Просто не исчезай.

Кошмар, из которого я вырвался утром, вновь подступил. Я чётко вспомнил одиночество и серость. Испугался, что всё это вот-вот вернётся. Как огромная волна черноты двигался он на меня и оставались считанные секунды блаженства. Рай готовился оборваться, исчезнуть. Он был сном. Простым хорошим сном. Вот и всё. Слишком сладко, чтобы оказаться явью.

– Куда я денусь? С острова не уплывёшь. – ответила Таня. Она не чувствовала этой волны. Для неё всё оставалось непоколебимым.

– Тогда если я исчезну, не забывай меня.

– И ты тоже никуда не денешься.

– Нет, правда. Если вдруг я исчезну, пожалуйста, помни меня. Я боюсь, что ты забудешь.

Мой бред насторожил Таню. Она повернулась ко мне, нахмурила брови. Потянулась рукой к моему лбу, но я перехватил её.

– Максим, что с тобой? Ты весь дрожишь.

– Это просто… Пожалуйста, скажи, что не забудешь.

– Конечно не забуду. Я не узнаю тебя. Тебе плохо? Наверное ягодами отравился.

– Нет, Тань. Всё хуже.

Я прижался губами к её волосам. Зажмурил глаза, чтобы задержаться ещё на мгновение. Будильник прорвался в наш хрупкий мирок оглушительным звоном. Громом небесным заполнил всё пространство. Я знал, что всё кругом рушится и не хотел видеть этого.

– Таня, Танечка, Танюша…

– Да что с тобой?

Она вырвалась. Смотрела на меня, как на душевнобольного. Таким я сейчас и был. Мой рай уже терялся в памяти, как утром это должен был сделать кошмар. Белой пеленой затягивало и бухту с двумя утёсами, и лагерь у ручья. Даже увиденное на озере теперь стало призрачным и неправдопобным.

Но больше всего не хотел я, чтобы исчезала сама Таня. С её губами и носиком, с острым подбородком настолько изящным, что приклонился бы и величайший творец. В конце концов с её большими, голубыми глазами. Я взглянул в них на прощание. Терять мне было уже нечего. Самое отчаяное, что мог я сейчас придумать, требовалось осуществить немедленно. Иначе будет поздно.

– Прости. – шепнул я и впился в её губы поцелуем. Пускай она исчезнет, превратится в ещё одну историю для ненаписанного дневника, но на последок я должен был запомнить вкус её дыхания.

Она попыталась увернуться, но было поздно. Волна накрыла нас и ничего не стало.

Я целовал подушку.

Шершавую, бездушную подушку. На тумбочке надрывался будильник.

Я потянулся выключить его, но спастика скрутила мышцы, дыхание перехватило. Обычное утро. Ничего нового. Но я, по крайней мере выспался. А Таня мне не снилась уже очень давно…

Спастика отступила и я снова потянулся к будильнику. На этот раз удачно. Звонок ещё на несколько секунд задержался в ушах, но постепенно стих. Тишина вернулась и чертовски сильно хотелось опять уснуть. К тому же утро по-осеннему задерживалось и на улице, в ночной тишине, застыла темнота. Только через час, как по мановению волшебной полочки, зазвучит хор будильников, зашаркают спросонья тапки, закашляют и зашмыгают соседи. Вспыхнет сотнями квадратов дома и пробудят наконец прохладное, оранжевое солнце. Но я не ждал. Меньше всего хотелось опоздать на работу и получить очередной штраф.