Мы сидим друг против друга на кухне. Так уж сложилось, что у нас нет никого ближе и родней. Между нами разница в десять лет, но нам это не мешает.

Мы пьем терпкий зелёный чай со смородиновым вареньем. Ей рожать через несколько дней, мне чуть позже на операцию, после которой уже не бывает детей. Роды – это больно, но естественно. Это продолжение жизни. Когда же тебе предстоит прижизненное вскрытие, чтобы иссечь что-то внутри – это страшно своей непредсказуемостью. Я так мечтала помочь ей с ребенком в первый месяц, а оказалось помощь потребуется мне самой.

– Итак, мы две здравомыслящие женщины, – заявила моя умница сноха. – Какие у нас исходные данные?

– Нам нужно попасть под нож обязательно к доктору Пушкаревскому. Но его операции расписаны далеко наперед. Он только смотрит вновь поступивших и берет сложные случаи, – ответила я.

– Будем писать список тех, кто мог бы нам помочь. Действуем по японской системе – не отсекаем даже малозначительных и невнятных персонажей, – руководила процессом Лена.

Список получился небольшой. Фролов Алексей – потомственный гинеколог в горбольнице № 18. Лёша – сын друзей моих родителей. Его мама принимала у меня роды. А сам Алексей принимал у Лены первую дочь. Может, врач врачу не откажет в просьбе. Если, конечно, Лёша согласится замолвить словечко. Лена добавила свою знакомую Лялю, гинеколога, у которой наблюдалась. Лялина подруга знает этого Пушкаревского лично. Вместе мы дописали Римму Петровну. Она терапевт с большим стажем, в городе знает многих. Добавили еще журналистку из Ленкиной редакции, которая брала когда-то у Пушкаревского интервью для местной газеты по проблемам онкологии. Не густо, но уже что-то.

– Действовать начнем уже сегодня. Я всех обзвоню сама, – продолжала Лена. – У тебя голос сейчас очень жалкий, хотя держишься ты молодцом. А ты пока старайся спать, есть нормально и много не думать.

Видно, Лена была убедительна, или люди в нашем списке оказались очень отзывчивыми, но Пушкаревскому позвонили все. Даже журналистка Эльза, которая видела его всего-то один раз, очень настойчиво просила за меня. Каждый отзвонился моей снохе и сообщил результаты переговоров. Пушкаревский отвечал всем примерно одно и то же. Из его слов трудно было понять, как же он поступит со мной.

Самой решительной оказалась Римма Петровна. Она позвонила мне сама:

– Как же ты могла сразу мне ничего не сказать? Я знаю тебя с детства, ты мне как дочь! Слушай, я не знакома с ним напрямую, но, конечно, наслышана о нем. Давай-ка сделаем так: я просто приеду к нему и попрошу. Не должен он отказать коллеге.

Дорогая Риммочка Петровна! Как много ещё будет она поддерживать меня словом и делом!

Новенькие сидели в опустевшей после завтрака столовой отделения, каждая со своими пожитками. Числом семеро. Шестеро были весьма дородны, даже молодая деловая краля, которая без умолку давала какие-то указания по сотовому телефону. Все переоделись еще в приёмном покое в халаты, носочки и тапочки. Одна я, седьмая, торчала среди них, как стручок горького перца, в бордовеньких джинсиках и красной водолазке. Только туфли сменила на тапочки. Я хваталась за свою добольничную жизнь, боялась с ней расстаться. Отсюда происходил этот нелепый молодежный прикид, несоответствующий учреждению.

Все тихо нервничали. Одна что-то отрывисто писала в блокноте. Другая читала одну и ту же страницу в газете уже с полчаса. Смуглая в ярком халате несколько раз снимала и одевала теплые шерстяные носки.

Деловая в дорогом шикарном халате тоже терзала сотовый не от хорошей жизни. Видно, обзвонив всех, кого знала, она первая и сказала: