– Я бы пожелал вам приятных снов, но, боюсь, у меня плохая карма – в этом случае вам непременно приснятся кошмары.

Растерянная, я молча смотрела на него, не зная, как тактично спросить о том, что волновало меня.

– Вы… – Я набрала в грудь побольше воздуха, но так и не закончила вопрос: – Вы…

– Навещу вас завтра. В это же время.

Я с облегчением кивнула. Почему-то мне захотелось поблагодарить его, но я пересилила себя. Львы всегда должны выглядеть гордо.

Даже если я принадлежу Львам лишь номинально.

Рок усмехнулся одной половиной рта, словно услышал что-то забавное.

– Думаю, лучшее, что сейчас я смогу сделать для вас – это откланяться.

Он склонил голову, я присела в реверансе, а затем мы одновременно развернулись и зашагали в разные стороны: он ушел по коридору в неведанном мне направлении, а я, из последних сил держа спину прямо, исчезла в дверях, ведущих в покои. Уже там я медленно осела на пол, не дойдя до спальни буквально пару шагов. В глазах стало темно, в висках застучала кровь, но я не испугалась второго за этот день обморока. Он – меньшее из зол, что со мной уже приключились.

Голос Рони, настороженный и немного испуганный, заставил меня вздрогнуть. В темном окне, в которое я вглядывалась последние четверть часа, отразился ее силуэт, приобрётший мистические черты благодаря тусклому мерцанию свечей (сегодня нам принесли целую связку). Я обернулась. Сестра, нахохлившаяся, словно воробушек, и стягивающая на груди теплую мамину шаль – одну из немногих вещей, что остались после нее, смотрела выжидающе и как будто недоверчиво.

– Да, мне нужно уйти. Ненадолго. – Я говорила тихо. Шута уже спала, и я не хотела ее будить.

Рони поймала мой взгляд и тоже покосилась на закрытую дверь спальни, но голос понижать не стала.

– Мне не нравится… этот человек.

– Шута называет этого человека по имени, – задумчиво заметила я.

– Она еще мала и глупа, – насупилась Рони, и я невольно улыбнулась.

Я подошла к сестре, поправила на ее плечах белую шаль – тонкую, со сложным рисунком, отражающую вкус нашей матери, – и подумала о том, что вечер выдался теплым да и в покоях никогда не гуляли сквозняки. Видимо, Рони с помощью одной из немногих маминых вещей пыталась согреть не тело – душу.

Я не сказала об этом вслух. Некоторые детали должны оставаться незамеченными.

Вместо этого я опустилась в кресло, взяла в руки вышивку, отброшенную в сторону полчаса назад, и подчеркнуто неторопливо взялась за иголку.

– Почему ты боишься Рока?

– Я не боюсь! – Из груди сестры вырвался почти что рык, и я улыбнулась, опуская ресницы, – сейчас она походила на отца в минуты его гнева. Я не без гордости отметила, что Рони перестала выглядеть несчастным воробушком, если бы у нее были клыки, она бы оскалила их. – Я просто… Он мне не нравится, я же сказала! – Я молчала, неторопливо протыкая иголкой ткань. Мое показное спокойствие лишь раззадорило ее. – Я чую в нем опасность. От него ничего хорошего не жди.

«От костра тоже», – хотела сказать я, но не стала.

Рони впервые упомянула о своем чутье, а в клане серьезно относились к таким вещам. Интуиция – подарок Богов, напоминание о том, что они все еще наблюдают за нами с небес.

– Какую же беду он может накликать? – серьезно спросила я, отрывая взгляд от затейливого цветочного узора, вышитого лишь наполовину.

– Он… – Рони запнулась, закусила губу, словно обдумывая свои слова. – Он опасен для всех, но для тебя – особенно.

– Думаешь, он желает зла мне?

– Нет, он никому его не желает.

– Тогда чем он опасен, Рони?

– Он играет с нами, он… – Она снова запнулась, побледнела. – Мы все для него куклы. Никто для него не имеет ценности. Он как будто лжет и говорит правду одновременно.