– Ты, наверно, догадываешься, о чём я хочу с тобой поговорить? – начала она.
– Догадываюсь, о Глебе.
– Да, ты права, я хочу поговорить о своём сыне, – она внезапно замолчала, выжидающе глядя на меня.
– Я Вас слушаю.
– Оленька, я в курсе вашей размолвки, Глеб мне рассказывал, да и тот звонок твоей мамы я помню. Я подумала, ну зачем так резко обрывать, почему ты хочешь с ним расстаться?
– Я уже с ним рассталась, – отчеканила я, сделав акцент на слове «уже», – о причинах Глеб знает.
– Может и знает, но мне он ничего не рассказывал, я в недоумении, и ничего не понимаю. Может, ты мне хотя бы объяснишь?
– Тамара Николаевна, я к Вам очень хорошо отношусь, но быть с Вашим сыном не могу, Вы уж извините, – я попыталась уклончиво ответить на раздражающий меня в последнее время вопрос.
– Но почему? Он тебя обидел?
– Можно и так сказать.
– А что произошло?
– Он Ваш сын, поэтому я не могу сейчас как-то опускать его в Ваших глазах, просто поверьте мне на слово, Глеб изменился не в лучшую сторону.
– Изменился? Я не заметила этого.
– Зато я прекрасно заметила. Может быть, в этом и я отчасти виновата, уж не знаю, но даже если это и так, его менять я не буду, но и общаться с Вашим сыном у меня нет никакого желания.
– Оленька, ну может, ты всё-таки подумаешь? Глеб хороший мальчик. Вы же прекрасно ладили, всё было так хорошо. Я думала, что уже ваша свадьба не за горами.
«Хороший мальчик» – то же самое говорила мне мама до недавнего времени. И что они привязались к этому определению – «хороший мальчик», неужели нет каких-то других слов, чтобы описать человека? Про свадьбу это было лишнее, я даже чуть не поперхнулась.
– Я не спорю, что он хороший, он им был до недавнего времени, потом изменился, и тот Глеб, которого я знаю сейчас, меня никак не устраивает, – я уже с трудом подбирала слова.
– Ты всё-таки подумай, не мог же он так сильно измениться, – похоже Тамара Николаевна никак не хотела меня понять.
– Я уже давно подумала, и своё решение не поменяю.
– А если он изменится?
Интересно, она действительно так думала, или сказала от безысходности? Человек не может измениться по щелчку только потому, что этого кто-то хочет, нужно, чтобы он сам захотел.
– Сомневаюсь, хотя буду только рада за него, но я для себя уже решила, что нам с ним не по пути, сказала об этом Глебу и менять своего решения не намерена. Извините, Тамара Николаевна, но мне нужно идти.
– Да-да, конечно, но всё-таки подумай ещё раз.
– До свидания, рада была Вас увидеть.
С этими словами я встала из-за столика и вышла.
Мне почему-то было жаль Тамару Николаевну, она, как и все матери на свете хочет счастья своему ребёнку. Но, простите, не за мой счёт, я не согласна на такое счастье, и добровольно на него подписываться не собираюсь. Пусть Глеб найдёт себе другую дурочку, но это буду уже не я. А может, я и была той самой дурочкой, которая влюбилась в него когда-то, и просто не замечала, что он был таким всегда? Нет-нет-нет, всё-таки он был другим, это даже Юлька заметила, а она лицо незаинтересованное. Или мне просто так кажется, и он до поры до времени просто не показывал своё настоящее «я»? Нет, всё-таки не верю. Глеб Орлов, который мог посреди ночи позвонить мне и сказать что-то приятное только ради того, чтобы услышать мой голос. Я даже не могла на него сердиться в этот момент. А его подарки по поводу и без повода, он меня всегда ими удивлял, оригинально преподносил. И где всё это? Куда пропало? Почему он изменился? Может, надо было всё-таки выяснить этот вопрос до конца? Хотя навряд ли это получилось бы, он постоянно отшучивался и говорил: «Малыш, не бери в голову, я не изменился, я такой же, как всегда». Малыш – так он постоянно меня называл, чем-то ему это нравилось. Очень редко называл меня по имени, говорил, что будет называть меня так только тогда, когда рассердится. Я в ответ на это всегда смеялась, ведь я-то его очень часто называла по имени. А теперь удивляюсь его переменам. Хотя меня это уже не волнует, но я почему-то уверена, что в скором времени Глеб ко мне заявится. Тамара Николаевна явно не приняла мою позицию относительно её сына, поэтому будет всячески способствовать тому, чтобы мы помирились, а Глеб, судя по всему, даже не против.