– Но ты же его видишь каждый день, правда?

– Когда он возвращается с работы, я уже сплю, а утром он уходит до того, как встану.

– Хорошо, но есть же выходные!

– По субботам он тоже работает, а по воскресеньям сначала бегает вокруг озера, потом читает под джаз, а я сижу в своей комнате и смотрю по телику сериалы. Мне не разрешают приглашать в гости подружек, и я не имею права сама ходить в гости.

У меня просто челюсть отваливается.

– А я хожу к подружкам, или они ко мне приходят, и тогда мама печет нам блинчики. Я обожаю читать – Жюля Верна, Киплинга, Энид Блайтон, и я проглотила все семь томов «Гарри Поттера» и вдобавок дневник Черного Красавчика, это коня так звали…

Шарлотта пожимает плечами.

– Я занимаюсь танцами у частного педагога, но я там одна и танцую только с учительницей… Еще у меня абонемент в «Комеди Франсез» и в «Плейель» на концерты для детей и юношества. В театр и на концерты со мной ходит мама. Она говорит, если любишь свою маму, друзья ни к чему. Она водит меня в школу и забирает после уроков. Я бы лучше оставалась на продленке и обедала в школьной столовой, но мама не хочет.

– Да уж, твоей жизни не позавидуешь.

– Мне казалось, все так живут… Но, вообще-то, чем у тебя лучше? На твоем несчастном острове вообще нет ничего интересного!

Я чуть не задохнулась.

– Это у нас нет ничего интересного? Смеешься? Жо говорит, что на Груа Олимп и нирвана. Я весь год купаюсь, мы ставим спектакли, я занимаюсь в кружке кельтских танцев, я собираю во время отливов обкатанные морем деревяшки, хожу с Жо в лес за грибами и ежевикой. Летом у нас устраивают концерты на свежем воздухе, а пианино для этих концертов привозят на буксире. Еще бывают аперитивы в ангаре у дедушкиного друга Жоржа, ну, того, который умеет делать гениальные прицепные домики для туристов. Еще у нас есть Экомузей. Еще я помогаю торговать на благотворительных базарах в доме священника и на школьной ярмарке. Еще гуляю между деревьями по сетке, натянутой над пропастью, в Паркабу[44]. Еще я участвовала в съемках клипа с песней Лорана Моррисона «Карусельные лошадки», я там была среди людей на сельском празднике, а снимали ночью – вот было здорово!

– Да, повезло тебе… Папа говорит, ты хочешь стать врачом, как Грэмпи, это правда?

Киваю и про себя удивляюсь тому, что папе это известно.

– А ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Мне все равно, лишь бы уехать куда подальше.

Я даже загрустила от такого ответа, ну и предложила, надеясь ее утешить:

– Хочешь туда, где полно серебристых чаек? Таких, как Бой, Лола и Жюли.

Весной тревожить птиц на прибрежных скалах нельзя, они высиживают птенцов, а сейчас, в ноябре, к ним можно подойти поближе, потихоньку, конечно. Шарлотта усаживается на багажник, и я начинаю крутить педали. Ехать нам довольно далеко, и лодыжки у меня становятся просто чугунные. Но вот мы подъезжаем. Я знаю многие виды чаек: глупыши, хохотуны, клуши, морские голубки, сизые… и ну да, конечно, серебристые.

– Знаешь, они ведь так и живут парой годами. В апреле-мае они вьют гнезда, потом по очереди высиживают птенцов, они умеют защищать свои гнезда и нападать на дураков, которые подходят слишком близко. Когда птенцам исполняется сорок дней, родители учат их летать…

Мы идем к залитой солнцем скале, где много птиц. И вдруг Шарлотта начинает орать диким голосом, прыгать и махать руками. Рожа у нее при этом тоже дикая. Чайки, хлопая крыльями, взлетают. Они тоже кричат, пикируют к земле, кружатся прямо у нас над головами, чуть ли не задевая крыльями. У Шарлотты все руки в их помете, ужас сколько его! Так же внезапно, как начала прыгать, она останавливается – будто марионетка, у которой обрезали нити. Она больше не орет и уже не такая красная. Птицы рассаживаются поблизости и смотрят на нее.