– Лена, – машинально ответила я, – в смысле, давно?

– А сейчас какой год?

– Две тысячи двадцать третий, – удивлённо ответила я, почувствовав, что с бабулькой что-то не так, – а вы куда едете?

– Так никуда, милая. Так вот уж, почитай, с восемьдесят второго катаюсь…

– Не поняла? Вам жить негде?

– Да ты че, милая, у меня такой домок хороший. Был… Знаешь может, на Вишнёвой улице. Дом десять. Муж мой строил, Иван Василич Бурков… А какая там благодать! У меня палисадник летом, ну весь в цветах, – она вытерла повлажневшие глаза, – дочка, Лена и внуки – Марина и Максимка, маленький ещё. Со мной жили… Ваня то мой помер первый… А я уж после… Через пять лет…

Я невольно отшатнулась от неё…

Бабушка сдвинула брови и молча протянув ко мне костлявую руку, тронула мою ладонь. Я от неожиданности одернула свою – её рука была холодна, как лёд.

Она пошамкала губами и прошептала, наклонившись ко мне ближе: « Ты что ли, живая?»

– А какая же? Вы чего говорите то?

– А ты глянь вокруг то.

– И что?

– Мы тут все… Вот… Едем и едем. Кто сколько. Иногда некоторым разрешают сойти… И ты, раз сюда попала, значит тоже… А я вот давно тут. Пробовала не раз выйти. Только всё одно через секунду снова внутри оказывалась… Пока не простят. Или не отмолят. Грешная я, дочка… На работе в должности была. Людей обижала… Как лучше хотела. Своим, дочке, чтобы не хуже других… Эх… Да много чего… И дочка на меня обижалась… Долго рассказывать. Как-нибудь расскажу… А знаешь, так охота булочку, помнишь, такие по пять копеек, веснушки называются… Да… Сейчас бы с молочком…

Она облизнула сухие губы и снова прикрыла глаза…

Я беспомощно начала озираться. Жжёт бабанька. Совсем у бедной старушки крышечку снесло, по всему видно.

– Вы извините, я пойду, кондуктора поищу.

– Так нету тут.

Я встала и пошла по вагону. Стало немного не по себе. Здесь было тихо и как то безжизненно, что ли. Женщина лет сорока, с причёской каре взглянула на меня из под низкой чёлки и тоже почему-то удивлённо спросила: «Вы новенькая?»

– Простите?

– Новенькая, говорю?

Я пожала плечами и прошла до самого тамбура. Там стоял мужчина и грустно всматривался в окно.

– Эх… Многое бы отдал, чтобы закурить. А у Вас нет сигаретки?

– Нет. Я не курю.

– Жаль.

– А Вы кондуктора не видели?

– Что Вы. Тут нет кондукторов, – с горечью в голове проговорил он, – тут не нужны они… Какая-то вы, – он с интересом вглядывался в моё лицо, – живая?

– Господи, тут чего, поезд сумасшедших что ли!

– Скорее грешников, ожидающих своей участи…

Истошно завопил гудок паровоза.

– О, кто то новый, или сходить кому-то.

– Хоть бы станции объявляли, не видно ничего. Почему он молчит…

– Так не надо это никому.

– Да, что такое то, куда я попала…

Вдруг, поезд дёрнулся, протяжно зашипел и остановился. Двери плавно разъехались в стороны и меня, будто неведомой силой вытолкнуло на затуманенный перрон. Я шмякнулась прямо на четвереньки. Двери закрылись и поезд тронулся. Встала, потёрла ушибленную коленку, на миг прикрыв глаза. Повернулась. Темнеющие полосы рельс уходят в непроглядный туман. Неподалёку проглядывается здание станции Садовая… Я дома… Вдруг появилось то, чего мне не хватало всё это время – звуки. Я услышала, как шуршат колеса машин неподалёку, на дороге. Вот хлопнула дверца подъехавшей к остановке маршрутки, каркнула ворона. Через мгновение зловещий туман стал отступать, возвращая и меня в реальную жизнь…

Я побежала домой, терзаемая одной лишь мыслью, а вдруг и я… И со мной… Вдруг я умерла?…

На остановке стояли люди.

– Лен, привет. Чё эт ты так бежишь, забыла чего?

– Забыла… Надо… Домой…

Не говорить же, в самом деле, что со мной случилось… Видят. Значит живая…