Покуда новь не тронута межой,
А журавли важнее, чем синицы.
Евгений Кравец
Желтые шатры
Вновь пришла зима, лишая сил,
Колкая метель вот-вот нагрянет.
Сонный вечер на привал разбил
Желтые шатры под фонарями.
Истлевают искры естества,
В памяти – рябины капор куцый,
Вероломно новая глава
Жизни нас неволит обернуться.
Но неосязаем буйный ход
Времени, бурлящего в аортах.
И глаза направлены вперед,
И трещит надежды шнур бикфордов.
Логично
От отливов земных на Селене ввалился кратер,
Плотоядный луг пережевывал антилопу…
Ты оставила твиттер, где уже не звала меня братом,
Неуклюжий отскок… вмиг фолловерами истоптан.
А чего не в глаза? Не в очки? Не удар по морде?
Свой сусальный гнев соскребу с ледяного шквала…
Ты вторгаешься в склеп, и резонно,
что нужен ордер,
Ну хотя бы рецепт из аптеки для каннибалов.
Из обязанностей – отвоеванных, жалких, птичьих —
Сберегание краха, что в молодость был упрятан.
Пусть не шамкает ум, для тебя ведь вполне логично
То, что я не прощу… что сдохну… что буду рядом.
Пике
Высотой кредитку и горло жгло,
Ни к селу бармен лопотал: «Excuse me»[1].
Я – стальной пропеллер, а ты – пилот,
Уводящий в облако «кукурузник».
И двуспальный поскрипывал наш биплан,
И бесслезно всхлипывалось: «Te quiero»[2].
Ты хотела звездного лишь тепла —
Я в шугу размалывал стратосферу.
На пороговом звуковом хлопке́
Купидон нахально завыл: «Aloha!»[3].
Мы уходим в пламенное пике,
Но отныне я приземленно глохну.
Талант
Эй, человек!
Будь так добр, подойди.
Продаешься?
Это риторика —
знаю ответ…
Но почем?
Я подкопил…
Остроумца ищу, вероложца,
Кто не по вкусу просолен был
И наперчен,
Не опустившего взора,
Когда презирали,
Кто к пасторальным утехам
Вовек не привык,
И, не боясь навсегда
Угодить в мизерабли,
В горле не прячет
Бессовестный острый кадык.
Нет, я не дьявол,
Сверкающий серной главою,
Тот, кто приводит вас в мир
Ледяною рукой.
Нет, я – Талант,
И я выкуплю сердце живое,
Сколько бы ни торговался
Сквалыга Покой.
«Я долго строил дом и не копал могил…»
Я долго строил дом и не копал могил,
Не замечал земли насущную потребность
Все губчато вобрать, учесть – кто пил, кто гнил,
Кто отрицал наивно кровный резус
И страсть подпитывал запретнее ИГИЛ.
Мой светлый дом не знал ни свай, ни кирпичей,
Он с почвенным ничем был искренне не смешан.
Он доставлял уму не хуже DHL
Кипящих споров, шепотов, пельмешек
Пары́, что вязли в чистой мгле и алыче.
Я не тупил лопат… со счастьем пополам
Жевал безвкусный лавр до ревностных отрыжек.
Но по двору немая будущность прошла,
Стучит мне в дверь и сплевывает трижды,
И я спешу уйти, не глядя в зеркала.
Вадим Петров
Лунность
Упасть, уснуть и не проснуться
В ключ-травах утренней росы.
И в поцелуях захлебнуться
Лукавой лунности – красы.
Завлечь пределы в бесконечность
И полюбить пожары лун.
Вдаль рукавами сыпать млечность
И птицу слушать Гамаюн.
И внять речам огнистокрылым,
Из бездны утренней восстать.
И меды пить наяды милой,
Лукаву лунность обнимать.
Овсянность вьюг мне в росах снится,
Тоскливой гулкостью маня.
Летят на юг,
на север птицы,
То ль лунность жаждет вновь огня.
Врунья
Здравствуй, милая врунья.
Ложь прощаю в цветах.
Ночь, лунных сказок воркунья,
Лижет стихи во снах.
Те стихи – лун щенята —
Спят, ласкаясь средь душ.
В кольцах слова – цыганята.
Боги милуют тявкуш.
Зыбло сукино счастье,
Преданно зрит в лицо.
Милой целую запястье,
Ночи вернувши кольцо.
Взявши стихи за холку
(К дьяволу чувства ложь!)
Враз утопил втихомолку
Сердца частичку и нож.
Денница
Опять этот звон колокольный
Меж кленов скользит на заре.
И голос звучит богомольный,
И неба отел в алтаре.
И тычутся звездные морды
В родимые неба соски.
И клена листву,
рыжи орды,
Все лижут зари языки.