Она оказалась младше, чем я думал. И серьезнее. И гораздо холоднее. Отстраненная, с решительным взглядом и, кажется, не принимающая ничье мнение, кроме своего собственного. На секунду возникло ощущение, что она готова растерзать меня за слова “каждый имеет право на ошибку”. Видимо, здесь что-то сильно личное.

Она убежала так резко, что у меня осталось только глубокое чувство разочарования с примесью вины и легкий аромат зеленого чая, преследовавший меня с момента нашей первой встречи. Может, я сделал что-то не так? Или обидел ее чем-то? Не просто так ведь потемнели ее глаза, не просто так появилась тонкая складка между бровями.

Хорошо хоть не успел цветы ей купить, было бы совсем по-идиотски, И где гарантия, что я бы не получил этим же букетом?

Кажется, я все-таки сделал что-то не так и эта мысль теперь будет сжирать меня до того момента, пока я либо не извинюсь перед ней, либо пока не выкину ее из головы, что, кажется, гораздо сложнее.

Когда-то мне было легко общаться с девушками и заводить новые знакомства. Многие из них сами откровенно вешались, что меня хоть и смущало, но не мешало пользоваться их вниманием. Правда, это никогда не заходило дальше пары нелепых свиданий, после чего мы понимали, что кардинально не подходим друг другу.

Так-то серьезные отношения у меня были только однажды: с Олесей с географического факультета. Мы познакомились в конце третьего курса. Она жила на нашем этаже в общаге и я часто видел в окно, как она бегала по утрам на стадионе, а грива волнистых каштановых волос развевалась у нее за спиной. Однажды я собрал в кулак всю свою смелость и подошел к ней, с бешено колотящимся сердцем, думая, что она отошьет меня, а она так легко и доброжелательно включилась в разговор, что через пару дней мы уже бегали вместе. Правда, хватило меня всего на неделю, но она оценила мой жест. А через месяц пригласила меня присоединиться к походу, который организовывали активисты с ее факультета. Поход был пеший и не особо сложный, всего на четыре дня. К тому же, в школе мы уже ходили в походы, поэтому я согласился. И тогда, жарким июлем, когда я увидел, как Леся справляется с трудностями, как стирает ноги и не ноет, подобно другим девчонкам из группы, как ловко ставит палатку и как при этом всем остается невероятно женственной, понял, что стрела попала в самое сердце. И во вторую ночь похода мы уже спали в одной палатке, а после – не расставались целых два года. Я даже звал ее замуж, но ей стало скучно в отношениях с правильным мальчиком и однажды она попросила прощения и ушла, растаяв в промозглом ноябрьском ветре. Боль и обида со временем утихли, мы снова начали здороваться, а через время и общаться, но чисто в дружеском тоне. А походы стали нашей отличной ежегодной традицией, правда, палатки мы зачастую ставим подальше друг от друга.

Мимо проходит шумная компания подростков, кто-то задевает меня плечом и мне приходится “отмереть”. Воспоминания уносит весенний ветер, образ бывшей девушки тает перед глазами. И почему я вообще о ней вспомнил?

Иду к выходу, повторяя Сашин маршрут, и попутно достаю телефон, чтобы поделиться с Юрой последними новостями. Он изначально был скептически настроен и говорил, что из этой идеи не выйдет ничего хорошего, будто чувствовал.

– Алло?

Голос Соболя такой хриплый, словно он еще не выбирался из постели. В принципе, вполне в его духе.

– Она меня отшила, – вместо приветствия бросаю я.

На другом конце провода слышатся приглушенный смех и шорох, в котором угадывается попытка друга выбраться из-под одеяла.

– Я же говорил, – он громко зевает, – что, не пришла?