Я не уверена, что я его любила, возможно, это просто были мои первые “серьезные” чувства. А боль предательства стала слишком неожиданной.

У меня словно выбило почву из-под ног.

Ко мне даже переехала Мила, чтобы вытащить меня из апатии, но я почти не говорила, не ела и постоянно курила. Так мы и жили. Подруга готовила еду и пыталась меня растормошить, а я закрывалась в ванной и рыдала в голос под шум воды, после чего мы пили вино и она убеждала меня, что все наладится. А я даже не могла найти в себе сил, чтобы поблагодарить ее. Только механически кивала и залипала в рисунки на обоях.

Через три месяца такой жизни меня начало отпускать. Парни и отношения меня все так же не особо интересовали, но, по крайней мере, я начала приходить в себя.

Тогда же Мила твердо сказала, что пора прекращать страдать и надо начинать выбираться “в люди”. Она убеждала, что это поможет вернуть меня к жизни, а на мои слабые попытки сопротивляться безапелляционно заявила, что её позвали на день рождения, а одна она идти не хочет. А там “будет ОН” и ей жизненно необходимо там присутствовать. Что за “ОН” я узнавать не стала, так как все еще болезненно относилась к теме отношений, но на праздник пойти согласилась для поддержки Милы. Если бы я тогда знала, чем это обернется, я бы…непременно пошла туда снова.

Так мы очутились в небольшом душном баре, слишком тесном для шумной компании примерно в тридцать человек. Широкие окна, потертая барная стойка, крутящиеся стулья, громкая музыка и цветные огни – самый стандартный бар, каких сотни в каждой части города.

Я пила сок, не церемонясь отшивала всех парней, которые ко мне подходили и пытались познакомиться. Я надеялась уйти через час и все время смотрела на часы, как вдруг столкнулась взглядом с незнакомым светловолосым парнем. Он стоял в свете неона, прислонившись к стене, и, казалось, скучал. По его лицу и белой толстовке скользили цветные полосы, свет путался в волосах и это делало его таким…нереальным, что я не могла отвести взгляд.

А он увидел меня и улыбнулся так, что у меня замерло сердце. Впервые за три месяца я почувствовала что-то кроме безразличия и обиды.

Мы смотрели друг на друга, наверное, целую вечность, пока его не отвлек другой парень, а ко мне подбежала довольная Мила.

– О, вижу ты уже заценила моего красавчика! – весело выкрикнула она, пытаясь танцевать под ритмичную мелодию.

В руках девушки был далеко не первый бокал с ярким коктейлем. Жидкость плясала в стекле и выплескивалась через край противными брызгами, пока я переваривала услышанное.

– Это твой парень? – я почувствовала, как сердце болезненно ударяется о ребра.

Тогда я поняла, что оно у меня все еще есть.

– Даа, – протянула она, но тут же спохватилась, – он правда об этом пока не знает, но я над этим работаю, – подруга сняла дольку ананаса, украшающую бокал, и манерно-сексуально отправила в рот.

Затем перевела взгляд на меня.

– Понравился? – она не дала мне ответить и погрозила пальцем перед моим лицом, – Учти, красавчик занят. Так что, даже не думай, – несмотря на шутливый тон, я отчетливо услышала стальные нотки в ее голосе.

Мила вновь поболтала коктейль в стакане и залпом допила то, что осталось.

– Пойду поздороваюсь, – она оттянула вниз платье, еще больше оголяя зону декольте и отточенным движением откинула за спину мелкие белые кудряшки.

Девушка медленно шла в сторону двух парней, плавно покачивая бедрами, а я смотрела ей вслед и не без зависти понимала, что подруга, в отличие от меня, поработала над своим внешним видом.

На Миле, как сейчас помню, было черное обтягивающее платье, заканчивающееся, не успев начаться. Она до сих пор его обожает. От лямок до короткого подола оно сплошь усыпано пайетками, которые переливались в свете цветных огней так, что слепило глаза, на тонком запястье звенело несколько крупных браслетов, а на милом личике подруги выделялись пухлые яркие губы и длиннющие ресницы. А на ногах – ее лучшие бархатные туфли на высоченной шпильке. Помню, как она с гордостью рассказывала, что копила на них три месяца.