«Воистину ведьма!» – мелькнула мысль, но, стряхнув оторопь, похвастался:

– Только что просил у Витовта руки его дочери. Обещал подумать…

– Ну, ты и наглец!

Слово за слово, разговорились. Княжна поинтересовалась, как он умудрился бежать из Орды? Не страшно ли было?

– Мой батюшка отослал меня к Тохтамышу с «выходом». Сопровождающие меня мужи добились того, чтобы ярлык на Владимирский стол остался за Москвой, но хан оставил меня у себя, как и прочих наследников великих князей: тверского, нижегородского и рязанского. У старшего из нас нижегородского княжича Василия Кирдяпы жена осталась в Суздале, и он попытался бежать к ней, но у брода через Суру встретил татарского посла. Тот спеленал беглеца и вернул в Сарай-Берке. Царь[8] не на шутку разгневался, и Кирдяпе пришлось за свою борзость принять истому заточения… – поведал Василий.

– Так вы, бедненькие, там без женской ласки мучились? Ой, не верю! Признайся, наложниц вам небось присылали? – озорно прищурилась Софья.

В самом деле, как-то на Пасху, в светлое Христово Воскресение ханский евнух привел к нему юную осетинку, дабы разговелся, но княжич застеснялся. Ему тогда было тринадцать, и он отослал ее обратно…

Уловив неловкость собеседника, княжна расхохоталась и переменила разговор:

– А почему бежал окружным путем?

– Тохтамыш тогда откочевал к Хвалынскому морю[9], и мурзы, которых подкармливал батюшка, всё устроили самым лучшим образом. Волжский путь они посчитали наиболее опасным, поскольку по нему в первую очередь и пошлют погоню за беглецом. В конце концов добрался до господаря Молдавии Петра Мушата, а потом оказался в Луцке, и твой батюшка приютил меня. Я ведь изрядно поиздержался в пути, – тут же по лицу княжны понял, что сказал лишнее, и прикусил язык. Он и правда бежал из Молдавии, ибо задолжал людям тамошнего господаря немало и не вернул им ничего. Да и с чего?

Княжна окинула молодого человека холодным презрительным взглядом и съязвила:

– Так ты к нам нищим явился и еще сватаешься… На приданое, что ли, надеешься?

– Дай только на Москву вернуться, будешь у меня в парче да китайских шелках ходить, словно греческая царица…

– Ой ли? Сомневаюсь…

На другой день Витовт призвал к себе молодых людей и, не взглянув на Василия, без обиняков спросил дочь:

– Люб ли тебе московский княжич?

Вместо ответа та опустила глаза и только кивнула. Сделав вид, что уступает дочери, луцкий князь распорядился готовить обручение молодых.

Во дворе замка в рубленой церкви Иоанна Богослова, в которой покоились останки здешних светских и церковных владык, Василий с Софьей обменялись железными перстами и нательными крестами, как то тогда было заведено.

Золотые кольца при обручении тогда не использовались, ибо христиане переняли этот обычай у греков, а там жених с невестой обменивались кольцами в знак верности. Впрочем, в XIV веке этот обряд еще только начал входить в обиход.

Тем не менее, отныне Василий и Софья стали женихом и невестой. Княгиня Анна Святославовна так расчувствовалась, что даже пустила слезу.

Весть о помолвке дочери Витовта со старшим сыном, а значит, наследником московского престола достигла Кракова и насторожила членов королевского совета. Всегда недоверчивому и подозрительному Ягайло стало мерещиться, что при дворе двоюродного брата зреет заговор или мятеж. Его величество относился к луцкому князю с некоторым недоверием, а ведь когда-то они были закадычными приятелями.

Думая о Витовте, польский король иногда жалел о том, что не расправился с ним в свое время, как с дядей Кейстутом Гедиминовичем в Лидском замке. Но ему вновь вспомнились слова матушки Юлиании Александровны: