Зрачки у Шишки интуитивно расширились. Пытаясь овладеть собой, тот начал заверять брата Фридриха:

– Я ничего не крал! Оговорила меня ваша чертовка. Клянусь в том Пресвятой Богородицей. К тому же я из московского посольства…

– Будь ты хоть из ада или из рая, меня сие не касается. Наказание за подобные преступления одно для всех. Коли бы передо мной сидел даже архангел Гавриил, я велел бы его пытать. Перед законом все равны, а узнав обо всем, послы от тебя неминуемо отрекутся. Не сомневайся. Или не веришь?

Молодой человек сглотнул слюну и кивнул. Наконец брат Фридрих сменил гнев на милость:

– Коли желаешь все замять, то по крайней мере послужи Ордену и ответь, зачем тебя прислали сюда.

– За невестой нашего государя Софьей Витовтовной…

– За ней бояре прибыли, а ты даже не указан в числе членов посольства. Зачем же ты здесь?

– Дабы навести справки о девичьей чести княжны, а то люди всякое о литовках болтают. Говорят, чуть ли не под каждого ложатся, – сознался Шишка.

– Это, может, и так, но репутация Софьи в любом случае должна остаться безупречной, – ухмыльнулся брат Фридрих и неожиданно спросил: – Видел повешенных у моста через Ногат?

Там на каменной виселице и в самом деле болтались четверо с вывалившимися изо рта лиловыми языками, но рында на то ничего не ответил.

– Хочешь присоединиться к ним? – опять спросил капеллан.

Шишка внутренне содрогнулся и покачал головой.

– Вот и славно. Подпиши обязательство служить Ордену, после чего ступай на все четыре стороны. Я тебя найду перед отъездом и сообщу о прочем…

Брат Фридрих достал из ларца заранее заготовленный лист, писанный по-славянски, и пододвинул к Шишке чернильницу. Молодой человек принялся разбирать буквицы, беззвучно шевеля губами, а потом вздохнул и начертал: «Раб Божий Шишка».

Покинув Средний замок, Шишка остановился за рвом и тряхнул кудрями, словно хотел отогнать наваждение. Но не получилось. Перекрестился и обернулся – не следят ли за ним, хотя какое это теперь имело значение…

В гостинице «Кабаний окорок», проклиная весь белый свет и не замечая ни яркого весеннего солнца, ни радостного щебета пичуг за окном, рында рассказал обо всем своему приятелю Симеону.

– Да, неприятная история, – заметил тот. – Но Бог не продаст, свинья не съест. Может, все еще как-нибудь обойдется.

Когда стало известно, что Софья, дочь Витовта, уезжает к своему суженому в далекую Москву, приходской священник церкви святого Лаврентия отец Иоганн загрустил. Считаясь ее духовником, он ни разу по-настоящему не исповедовал ее. Насильно мил не будешь…

– Наверно я грешна, отче… Прости меня за это, – просила княжна, застенчиво опуская свои малахитовые глаза.

Несколько раз он пытался выпытать у нее, в чем именно она провинилась перед Богом, но всякий раз это оканчивалось неудачей.

– Да я уж и сама не помню этого, отче… – отвечала лукаво плутовка.

«Простота и святая наивность!» – думал отец Иоганн, отпуская неведомые ему прегрешения своей духовной дочери, игравшей с ним, будто кошка с мышкой, и забавлявшейся тем. Ей нравился статный застенчивый священник, часто красневший при разговоре с ней и выглядевший так свежо, что хотелось откусить от него кусочек, словно от сочного спелого яблока, сорванного с ветки…

Целибат[40] – тяжелейшее из испытаний для служителей католической церкви, ибо противоречит человеческой натуре и толкает душу на раскаленную сковороду преисподней, поскольку жажда слиться с женской плотью непреодолима. С болезненным рвением отец Иоганн пренебрегал удовольствиями мирской жизни ради вечной! Однако терпел, стиснув зубы. Когда в дверях храма появлялась княжна Софья в голубом платье, священник чувствовал, что гибнет безвозвратно и его ничто не может спасти…