– Ах, какой ты крепкий мед делаешь! – заметил гость, чувствуя опьянение.

На что хозяин, приняв то за похвалу, самодовольно ответил:

– Слабый мед варить – только время по пустому терять…

Осушив по нескольку кубков забористого напитка, Илья Иванович как бы ненароком предложил Румянцу покровительство и дружбу своего князя Василия Дмитриевича. Что это значило, оба поняли без лишних слов. На удивление легко, почти не раздумывая, нижегородский сановник согласился, хотя знал, что этим предает своего государя; но не он первый, не он последний.

– Рад твоему ответу всей душой, но интересно, чем же тебе насолил так твой благодетель? – заподозрив неладное, полюбопытствовал москвич.

– Когда-то я не осмеливался не то что поступать, но и думать против его воли, но с годами расхотелось пресмыкаться, опостылело все…

– Э, братец, мало ли что приходится терпеть от князей… Они на то и помазанники Божьи.

– По мне, так большая часть из них – скоты! – возразил Василий Румянец, скрипнув зубами.

– Это уж слишком. Не ерепенься, себе дороже… – заметил москвич и решил посоветовать Василию Дмитриевичу не приближать впоследствии к себе сумасброда.

– Может, ты и прав, – опомнившись, согласился Румянец, уловив настороженный взгляд гостя и поняв, что сказанул лишку.

К этому вопросу более не возвращались, слишком скользкая тема, так можно неизвестно до чего договориться. Да и какая в сущности разница, за что Румянец недолюбливает своего князя? Главное, что готов переметнуться на сторону Москвы. Воистину люди подобны облакам, которые ветер носит с места на место.

Хозяин подал знак. Виночерпий снова наполнил кубки, и слуги переменили блюда. Ожидая, когда уберут объедки, бояре тряхнули головами и по русскому обычаю затянули застольную:

После трапезы обсудили предварительную цену предательства, и Румянец остался доволен, но его услуги того стоили.

Узнав о том, что Владимирский престол занял Василий Дмитриевич, Ягайло обеспокоился, хотя это было нетрудно предвидеть. Со сменой правителя порой менялась и внешняя политика государства, враги становились друзьями, а союзники – недругами. Дмитрий Иванович последние годы присмирел и стал предсказуем, а чего ожидать от его сыночка – никто не ведал. Тогда король отрядил в Москву коморника Прокшу под личиной приказчика некоего смоленского купца Строжина якобы для закупки зерна. Тогда в Польше и Литве в самом деле случился неурожай и жито поднялось в цене.

Коморнику с его людьми надлежало устроиться в Москве и снять там лавку, ибо сколько придется прозябать на чужбине неизвестно. О сдаче жилья обычно справлялись в корчмах или на торгу, потому Прокша направился в Заречье[39], где находилось одно из старейших питейных заведений. Для этого ему со своими людьми пришлось перебраться через Москву-реку, на которой обычно зимой устраивали торг.

Горы свиных, говяжьих и бараньих туш, связки белой и красной рыбы, разной птицы, кадки с квашеной капустой, солеными груздями и со всем прочим, что родит русская земля, лежали на скованной морозом реке. Проходящих мимо продавцы хватали за полы одежды и тащили к своим прилавкам. Тех, кто пытался улизнуть, ругали непотребными словами, а случалось и поколачивали. Эту манеру москвичи переняли от горячих греков, которые часто поступали подобным образом. Впрочем, давно известно, что худое усваивается быстрее хорошего.

В центре торга шла молодецкая потеха: сходились стенка на стенку, матерясь, смеясь и кровавя друг друга почем зря. Некоторые прятали в рукавицы камни или железные бруски, что не дозволялось по правилам кулачного боя, но делалось повсеместно. Утяжеленный кулак мог искалечить, даже убить противника, проломив ему висок. Вокруг этой молодецкой забавы теснились ротозеи, криками подбадривавшие знакомых.