«…Уже начались холода, когда мне, наконец, предложили комнату. Согласилась сразу – надо же где-то жить. Ткнула пальцем в самую середину ряда прямоугольников на плане кособокой квартиры. Отныне это было мое жилье, означавшее свободу.

Майк появился в нашей комнате на Боровой (7-й этаж, 3 звонка) девятого декабря. Сказал о смерти Леннона… Веселого новоселья не получилось…

Наш дом раньше был пятиэтажным, еще два этажа пристроили позже. Они выделялись хилым параллелепипедом на массивном основании, усиливая ощущение временности и зыбкости. Узкая квартира, длинный коридор, упирающийся в большую нелепую кухню. Ни телефона, ни горячей воды – одни разбитые стекла, через которые вплывают, смешиваясь, запахи шоколада (фабрика им. Крупской) и дешевой парфюмерии (фабрика „Северное сияние“).

Майку почему-то нравился этот район “им. тов. Достоевского”. Труднее ему было приспособиться к коммунальному быту. Мебель наша вполне соответствовала стилю квартиры. Диван Майк выменял на пластинку у Леши Рыбина. Еще в комнате были две большие белые табуретки и две маленькие, стремянка (она же буфет и гардероб), катушечный магнитофон и старенький проигрыватель. Потом появился телевизор. Его подарил

Родион – как вещь совершенно необходимую для супружеского счастья. Майк тут же принялся смотреть все подряд, даже программу “Время”. При этом он спорил с гостями на кружку пива: раньше скажут “100 тысяч чего-нибудь” или “Леонид Ильич Брежнев”.

Потихоньку обживались. Облезлые желтые обои скрылись под плакатами и фотографиями хороших людей – напротив дивана висел большой постер Марка Болана. У Болана был “живой” взгляд, то лукавый, то укоризненный Марком звался и наш будущий сын.

(Майк Науменко “Когда я знал тебя совсем другой”)»