Ученик: Не означает ли это, что любое действующее правило достойно не только соблюдения, но и…

Учитель: Означает. Любое действующее правило достойно, как минимум, изменения.

Ученик: А «как максимум»?

Учитель: А как максимум – отмены и замены.

Ученик: И кто же этот умник, который определяет, когда и каким именно образом то или иное правило должно быть изменено, отменено или заменено?

Учитель: Этот «умник» – сама Жизнь.

До тех пор, пока то или иное правило если и не способствует дальнейшему развитию Жизни, то, по крайней мере, не препятствует ее развитию, не тормозит ее развитие, быть ему живу.

Как только правило становится препятствием, тормозом, замедляющим дальнейший процесс развития Жизни, оно оказывается обреченным на неизбежную отмену, замену, или, по крайней мере, на изменение.

Франклин Делано Рузвельт и Алексей Маресьев – не экстравагантные исключения из общеизвестного правила, гласящего: «Тут уж ничего не попишешь», – а фактически соавторы принципиально иного правила, звучащего: «Смирение (с Судьбой) и покорность (Фатуму) не являются наивысшими добродетелями».

Ученик: Но, наверное, это чрезвычайно трудно: поступать с собой так, как будто твой поступок становится вызовом предначертанной и предназначенной тебе Судьбе?!

Учитель: Чрезвычайно легко и мазохистски приятно (как чесоточному расчесывать свое чешущееся) ныть, скулить и жаловаться на несправедливость Судьбы, на черную неблагодарность людей, на жестокость Фатума, вызывая у самого себя бесконечную жалость и сострадание к самому себе, ведь каждый доволен своим умом и не доволен своим положением.

Ученик: Протестую! Есть множество людей, достаточно скромных для того, чтобы не переоценивать свой ум, и достаточно непритязательных, чтобы довольствоваться малым.

Учитель: Протест отклоняется. Даже если человек прилюдно заявляет о своей скромности в оценке собственного ума, то это – не более чем кокетство, рассчитанное и на обязательную похвалу его ума, и на не менее обязательную похвалу его скромности.

Что же касается довольствования малым, то покажите мне такого малого, который был бы полностью удовлетворен тем малым, что у него есть.

Нам всегда чего-то не хватает. Как в песне поется: «Зимою – лета, осенью – весны».

Ученик: А богатым, всевластным и знаменитым? Им-то чего не хватает?

Учитель: Многого.

Ученик: Чего именно?

Учитель: Не заставляйте меня повторять расхожие банальности.

Ученик: Например?

Учитель: Например, что «богатые тоже плачут». И – всевластные. И – знаменитые.

Ученик: Им-то о чем плакать?

Учитель: О многом. Об уходящей безвозвратно молодости и о приходящих необратимо сединах, морщинах и немощах. Плачут по поводу беспросветной непутевости и неуемной, нетерпеливой алчности своих наследников.

Ученик: А ведь Сказано: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»! Или у Вас имеются сомнения по поводу Сказанного?

Учитель: Имеются. Не только сомнения, но и возражения.

Ученик: Нутес-ка, нутес?

Учитель: Блаженны живущие ожиданием вечного блаженства.У них, как поется в детской песенке, «лучшее, конечно, впереди». Их, пребывающих в перманентном состоянии мерцающей надежды отправиться, в конце концов, в лучший мир, путешествие по жизни сводится к спорадическим перемещениям по душному, неизбывно тесному для широкой души залу ожидания.

Может быть, они правы, и правильно жить – это жить именно так, как проповедуют вечно правые праведники.

Может быть.

Правильно жить не запретишь.

Но – и не заставишь. Если только жить не в тюрьме, в которой, как печально известно, заставляй, не заставляй, все равно не заставишь правильно жить.