– А затем, красавчик, что ты лох, и отпускать тебя одного не стоит, – поддержал друга Полухайкин, считавший ангела законченным идиотом, не способным позаботиться о себе. Но ещё Альберт считал его кем-то, вроде поэта, смешанного с профессором, а потому относился к беспомощности блондина снисходительно. Часто, когда Чингачгук начинал «лечить», как он выражался, Бенедикта за то, что тот совершенно не знает жизни, Альберт вступался за ангела. Он говорил: «Да ладно, он же это… типа – богема». И говорил это король Рубельштадта с долей уважения.

– Вот ещё, я налево пойду! – возразил ангел, выбрав тот путь, где обещали скорую женитьбу.

– Кому что, а вшивому баня, – мрачно заметил Гуча, которому всё меньше и меньше нравилась эта история.

– Точно, амиго, типа сауны с тёлками, – дополнил Полухайкин.

– Да перестаньте вы насмехаться, – обиделся Бенедикт. – Я, между прочим, приспособлен к этому миру, полностью адаптирован и мне ничего не грозит. А если меня и разберут на кусочки, – напомнил он Гуче, – как ты предсказываешь, то просто слетаю в Небесную Канцелярию и получу новое тело!

– Вот тут ты прав ангелок, – кивнул чёрт, он совсем выпустил из виду это обстоятельство.

– В связи с тем, что вы оба женаты, я выбираю левый коридор, – заявил Бенедикт, приводя железный аргумент в свою пользу.

–Ты, блондин, если постоянно налево ходить будешь, то никогда не женишься, в натуре! – Предупредил его Альберт.

–Это почему? – удивился Бенедикт.

– Это по кочану! Тебе женатые друзья голову оторвут, чтобы культурный отдых от семьи не обламывал, – поддержал шутку Альберта Гуча. – Ладно, шучу, ангелок! Левый коридор твой, а я пойду туда, где от богатства ласты завернуть можно. Так что, Альберт, тебе остаётся навстречу вечной жизни отправиться.

– Не, а чё вы меня от опасности, словно молодого оберегаете? – возмутился Полухайкин. – Я вам обоим фору в сто очков дам. Мне и не такое приходилось переживать, а вы меня, словно тёлку малолетнюю, бережёте!

– Да пойми ты, дурья твоя башка! – Воскликнул чёрт. – Нам действительно тут ничего не грозит. Ну, подпортят тело, ну новое в канцелярии возьмём – и всё! А вот тебе, Альберт, вечная жизнь совсем не помешает, так что, удачи.

– Ладно, пацаны, – Альберт обнял друзей и шагнул в центральный коридор.

Тропа пошла под уклон и Альберт Иванович не стал рисковать. Он пошёл медленно, нащупывая ногами место, прежде чем сделать следующий шаг. Он понимал, что если свернёт себе шею, то дочери ни чем не поможет. Коридор стал выше – это король чувствовал бритым затылком, и уже. А ещё этот узкий подземный ров петлял, заворачивался в спираль, резко, почти на сто восемьдесят градусов, менял направление.

За одним из таких поворотов его поджидала ловушка. Почва ушла из-под ног, и Полухайкин провалился в пропасть. Он махал руками, но пальцы скользили по гладкой стене, не находя ни одной выемки, ни одного бугорка. Каким-то чудом ему удалось зацепиться за торчащий корень, но слабая плеть тут же затрещала, грозя оборваться в любое мгновенье.

Альберт Иванович рассвирепел. Это что же такое? Он спешит на помощь дочке, а какие-то «козлы» ям понарыли! И силач вонзил пальцы в твёрдую почву. Получилось что-то, вроде альпинистского колышка. Он подтянулся повыше и резко ударил ногой, выбивая в отвесной стене ступеньку. Получив упор, он выдернул пальцы и вонзил в стену на метр выше, потом переставил ногу и выбил ещё одну ступеньку. Так, невероятно медленно, как ему казалось, он полз по отвесной стене. Он чувствовал бессильную ярость, кожей ощущая каждое мгновенье, что потерял при падении, а теперь теряет при подъёме.