Никита вновь окунулся в дисплей телефона и медленно побрел в сторону камеры, где узники уже в полный голос напевали «Владимирский централ».

Вспомнив о разговоре малефикара со стариком – надсмотрщиком, я попробовал расспросить об этом Женю. Но тот лишь нервно отмахнулся, в очередной раз, напомнив мне о том, что мы с ним уже далеко не друзья. Просто соседи по камере, которых ждет костер. Товарищи по несчастью, так сказать.

– Юль… – неуверенно начал я, но прижавшаяся спиной к решетке магесса даже не шелохнулась. Я, конечно, понимаю, что меня считают убийцей, предателем и еще невесть кем, но ведь сейчас мы все в одной лодке. Так почему нельзя хотя бы поговорить?

Обратившись к девушке еще пару раз, я окончательно смирился с тем, что не получу ответа. Молодой надсмотрщик бросил на меня снисходительный взгляд, после чего двинулся дальше по коридору.

Решив, что не воспользоваться предоставленным шансом – грех, я снова принялся затирать руны о ржавую цепь тюремных нар. Не привыкшая к долгому застою мана, с боем рвалась наружу, то и дело, осыпая меня снопами искр.

Заламывая руки, я старательно рассматривал колодки, стараясь в тусклом факельном освещении разглядеть нацарапанные на них знаки. Глаза слезились и щурились но, сколько бы я ни пытался все равно не мог ничего уловить.

– Забей – не оборачиваясь, твердо бросил Женя – это бесполезно.

– О чем ты? Осталось же совсем немного! – взбунтовался я. Признаться, меня шокировало его заявление. С трудом верилось в то, что маг крови смирился со своей судьбой.

– Я всю ночь возился с этой деревяшкой. И стер все руны. Но как видишь, я все еще здесь. Как ты думаешь, почему?

– Сейчас не до твоих загадок! Если ты сдался – это еще не значит, что я тоже смиренно пойду на костер.

– Идиот… – прошептала Юля, не оборачиваясь.

Я вздрогнул и даже немного обиделся. Магесса заговорила со мной, но её первое слово… Черт, что же такого сделать, чтобы мне, наконец, простили предательство, которого я не совершал? Нибус, тварь?!

– Все оказалось куда сложнее – протянул малефикар – руны не только на поверхности колодок, но и внутри. Как ты предлагаешь стереть знаки, нацарапанные на внутренней стороне наручей?

Признаться, я был в шоке. Все мои надежды разом обрушились. Так и не найдя ничего, чем можно было бы ответить, я просто завалился на шконку. Мой отсутствующий взгляд еще долго бегал по стенке, изучая проглядывающие по её периметру мелкие трещины.

Глава 3

В воздухе монотонно витали хлопья белоснежного снега. Терпеливо лавируя между потоками ледяного ветра, они неумолимо приближались к земле. А что если это и есть весть жизненный путь снежинок? Рожденные где-то там, в небесах, они долго и мучительно опускаются вниз, чтобы в конечном итоге исчезнуть, осев на покрытую грязью землю.

Стоит немного подумать об этом и становится грустно. Ощущение неотвратимости собственной судьбы непосильным грузом ложится на плечи. Я, правда, хозяин своей жизни? Мой путь еще не предопределен и, только мне решать каким станет будущее?

Я, конечно, мог бы сейчас встать, выпрямить спину, расправить плечи и, набрав в легкие побольше воздуха громогласно заявить: «Конечно! Каждый из вас хозяин собственной судьбы. И только вам решать каким быть вашему новому дню». Только вот что это изменит? Воодушевит ли это вас? Заставит, что-то переосмыслить? Вряд ли. Рожденный ползать, летать не сможет, верно?

Это и есть та самая ошибка, спотыкаясь о которую многие талантливые люди теряют в себе уверенность и в конечном итоге отдаются на милость бурлящему потоку обычной рутинной жизни. Считая, что судьба для каждого из нас выбрана заранее, мы сдаемся после первых же неудач. Категорически боимся ошибок и не признаем ничего кроме побед. Замыкаемся в себе, искренне считая, что сделали все что могли, ошибочно полагая, что на большее мы не способны в принципе. Смотрим на более упорных людей и с завистью вешаем на них ярлык гениев.