Укоренение анекдотов о Ходже Насретдине в татарском фольклоре засвидетельствовалось и другими фактами. Например, многие мэзэки, в которых «прописан» Ходжа, рассказываются у нас с включением других персонажей. И наоборот, в некоторых исконно татарских мэзэках прежние герои заменяются Насретдином. Рождение новых мэзэков о Ходже можно подтвердить материалами более позднего времени (например, цикл «Ходжа Насретдин на фронте» и пр.).

Второе – классификация мэзэков по идейно-тематическому принципу. В этом случае можно поделить их на две основные группы: 1) мэзэки социального содержания; 2) мэзэки на темы быта, семьи, морали.

Произведения, входящие в первую группу, разоблачают деспотизм, несправедливость, алчность, тупость, аморальность отдельных властелинов и представителей правящей верхушки (ханы, цари, визири, беки, баи, кадии и др.). В мэзэках социального содержания часто фигурируют образы-антиподы, находящиеся в постоянном противоборстве: Ходжа Насретдин и Хромой Тимур, Рахми Толмач и миллионер Длинный Ибрай, работник и богач и т. д. В отличие от большинства сказок, в таких мэзэках отрицательные герои не подвергаются физической расправе. Основное оружие положительного героя – остроумное слово. С его помощью он срамит своих недругов. Красноречивые примеры можно найти среди мэзэков о Ходже Насретдине, Рахми Толмаче.

Вторая тематическая группа мэзэков, как сказано, поднимает вопросы нравственности, общечеловеческой морали. Эти произведения высмеивают различные недостатки[43] и отрицательные качества (лень, глупость, ротозейство, скупость, неопрятность, враньё, незнание правил хорошего тона и поведения), встречающиеся в быту, характерах, поступках отдельных людей. Собственно, высмеивание бестолковости, невежества, скупости имеет место и в мэзэках с социальным содержанием. Однако над одним и тем же качеством можно смеяться по-разному (или зло, или с лёгким юмором). Идейная направленность мэзэков меняется в зависимости от персонажа. Скажем, во многих из них решительно осуждается воровство, обман. А вот в мэзэках, построенных на социальных противоречиях, дело обстоит иначе. Народ с явной симпатией изображает тех ловких воров или хитрых работников, которые «учат» богачей «уму-разуму».

И в анекдотах о Ходже Насретдине наблюдается нечто подобное.

В бытовых ситуациях, в семейной жизни Ходжа нередко сам служит объектом смеха, сам остаётся в дураках (вспомним, как он подрубает сук, на котором сидит; как стреляет из лука в свою рубашку, как отрубает хвост своему ослу и т. п.). Но стоит только появиться в анекдотах ханам, визирям, кадиям, тут же Ходжа превращается в самого хитрого и умного человека.

Даже внутри самих бытовых мэзэков степень смеха может изменяться в зависимости от того, кем является герой. Народ, высмеивая неряшливость, считает её наибольшим недостатком для молодых снох. Примеры более едкого осмеяния бестолковости в речи, неумения держать себя в гостях можно найти среди шyток о зятьях.

Мэзэк, хотя и служит критике различных пороков, никогда не занимается морализированием. В поисках его отличия от таких жанров, как притча, басня, должно обращать внимание и на эту сторону. Притча, то есть поучительный рассказ, как и пословица, всегда используется применительно к какому-нибудь случаю, событию в жизни и указывает, как должен слушатель держаться в этой ситуации. В басне, как правило, из события выводится определённая мораль, для анекдота совершенно не нужны такие пояснения, выводы, поскольку они не могут органично войти в текст. Просветитель конца XIX века Таип Яхин попробовал добавить мораль ко многим напечатанным им мэзэкам. Но получилось это искусственно. Например, в мэзэке «Торговец» читаем такие добавленные от издателя строки: «В этом рассказе много намёков. Один из них: не радуйся, не хвались, что обманул ближнего, обманут и тебя самого. Хотя тебе покажется, что ты выиграл, обманув кого-то, в загробном мире будет большой урон».