– Да, учиться… Хорошо, что мы теперь вместе на лекциях, – призналась Мэйделе, и от этих слов что-то замерло в груди Аркаши, хотя он понимал, что девушка совсем не имела в виду чувства.

– Ты теперь хотя бы обедаешь вовремя, – улыбнулся ей юноша, старавшийся быть рядом, помогая отчаянно тосковавшей по дому девочке.

Кроме института, была и общественная работа, но учитель и здесь что-то сумел сделать, потому, даже трудясь по комсомольской линии, молодые люди продолжали учёбу. Ну и, конечно, различные съезды, с трибун которых звучали искренние, пламенные слова Мэйделе, заставлявшие поднимать голову и желать… Правильные речи говорила Мэйделе, очень правильные. Это, правда, не мешало девушке разговаривать с Ним. Пусть и втайне от многих, но не мешало. Молитва помогала жить, успокаивая.

После очередного такого собрания комсомольцев города, которое проходило поблизости от Кремля, Мэйделе, беззастенчиво пользуясь остатками памяти о будущем, объясняла заинтересованным лицам, как нужно правильно, по её мнению, организовать дорожное движение, , когда девушку прервали. Высокий мужчина с внимательным взглядом, но не нёсший угрозы, прервал Гиту, объяснявшую, что реле может управлять сигналами, освобождая тем самым регулировщика для более важных дел.

– Товарищ Пельцер? С вами хотят поговорить, – негромко произнёс этот мужчина. – Прошу следовать за мной.

– Да, конечно, – улыбнулась девушка, в первый момент немного испугавшаяся. Однако на энкаведешника мужчина совсем не походил, потому вряд ли был опасным.

– Не старайтесь юлить и подлизываться, он этого не любит, – счёл нужным предупредить Мэйделе незнакомец.

– Это все не любят, – понимающе кивнула Гита, догадавшись, что судьба сталкивает её с кем-то из руководства, возможно, даже… страной?

Николая Александровича Михайлова девушка, разумеется, узнала. Трудно было не узнать первого секретаря комсомола, поэтому, вежливо поздоровавшись, Гита спокойно улыбнулась, что мужчине, разумеется, понравилось. Вот только зачем он вызвал её, девушка так и не поняла. Расспросив о семье, о планах, улыбнувшийся первый секретарь отпустил Мэйделе, отправившуюся в институт. Она даже не знала о том, что у одного кремлёвского начальника в блокноте напротив её фамилии появилась пометка: «личный кадровый резерв, обкатать».

«Здравствуй, милая Мамочка! Скоро уже и сессия! И я приеду, потому что Папочкина больница попросила, чтобы я практику проходила дома! Я такая счастливая, просто не сказать какая! Аркаша какой-то очень тёплый стал, меня везде поддерживает, наверное… Впрочем, до каникул это точно подождёт. Мама! Мамочка, совсем скоро мы увидимся!» – прижатый к груди листок, исписанный древними буквами, и шевелящиеся в молитве губы… Маша уже привыкла к такому виду подруги, это значило – Мэйделе пишет домой. Поражаясь такой любви к родителям, Машенька только грустно улыбалась.

Сессия пролетела совершенно незаметно, казалось, Мэйделе стремится сдать все как можно скорее, потому спешит, не оглядываясь… Только Нудельман внимательно следил за тем, чтобы девушка вовремя ела и отдыхала, а та принимала ласку Аркаши, его робкие объятия, его тепло, отчего тоска по дому и по Маме будто бы слегка отступала. Но вот и последний экзамен остался в прошлом.

– Ты тоже едешь? – удивилась Мэйделе, помнившая, что вроде бы у Аркаши должна быть практика.

– Ну как же я тебя одну отпущу, Мэйделе? – поинтересовался Аркаша, помнивший «битву» по поводу его практики. Нудельмана запросил Одесский городской комитет комсомола по своей линии, поэтому понадобилось вмешательство чуть ли не Центрального комитета, но всё разрешилось успешно, отчего летняя практика у Аркаши была «по партийной линии».