Ривкин поезд прибывал через три часа, но Мэйделе не выдержала, помчавшись на вокзал. Нужно было, разумеется, ждать, что и делала Гита, вызывая поначалу интерес милиционеров, никак, впрочем, не проявлявшийся. Вот наконец появился поезд, к которому рванулась девушка, и спустя несколько бесконечно долгих минут… Девушки стояли, обнявшись, на привокзальной площади, и каждому было видно – это близкие, родные люди.

– Не плачь, Мэйделе, – попросила Ривка. – Так хотела наша Мама, чтобы мы поехали учиться, надо слушаться.

– Я слушаюсь, Ривка, – всхлипнула Гита. – Но это так тяжело – уезжать из родного дома…

– Я знаю, малышка, – старшая сестра погладила младшую. – Ты уже нашла синагогу?

– Да, – кивнула младшая сестра, вспоминая ошарашенное лицо местного ребе.83 – Я молюсь за вас всех, чтобы Он вам ниспослал мир, забрав всех врагов.

– Ох, Мэйделе… – вздохнула Ривка, понимая, как тяжело на самом деле их младшей, их девочке.

Провожать сестрёнку было больно, но Мэйделе держалась, хотя хотелось только плакать. Она держалась, хотя хотелось не отпускать, спрятать Ривку в карман или… спрятаться самой. Сколько таких прощаний видел этот вокзал… Скольких провожали, будто навсегда… И Мэйделе бежала вослед вагону, желая ещё хоть на минуточку удержать перед глазами родное лицо. Когда она остановилась, запыхавшись, слёзы всё ещё текли по лицу девушки.

Так её и нашел Аркаша, очень беспокоившийся о Мэйделе. Сгорбившаяся фигурка выражала такую тоску, что юноша не смог сдержаться, подбежав и обняв Гиту, этого, казалось, даже не заметившую. Но тепло объятий Аркадия помогло взять себя в руки, постепенно захлестнувшая тоска отпускала, помогала и молитва, отчего девушка вздохнула, подняв взгляд на наполненное беспокойством о ней лицо юноши.

– Спасибо… – прошептала Гита, спросив затем: – Как ты меня нашел?

– Цербер ваша подсказала, – улыбнулся Аркадий. – Ну что, пойдём?

– Пойдём, – согласно кивнула девушка, чему-то робко улыбнувшись. – Ты удивительно вовремя…

– Ты же наша Мэйделе… – не очень понятно ответил ей Аркадий и, взяв за руку, как маленькую, повел к метрополитену.

«Здравствуй, милая Мамочка! Вчера уехала Ривка, а я плакала всю ночь… Сестрёнка приехала, чтобы утереть мои слёзы. Наверное, я неблагодарная, но так хочется убежать к тебе и спрятаться от всего… Мама, Мамочка, я так тебя люблю! И Папочку! И Йосю! И Ривку! Умоляю, берегите себя! Ваша Мэйделе», – древние буквы ложились на бумагу. Гита по привычке писала на идише, ей было так удобнее выражать свои мысли, хотя и по-русски она тоже могла, но…

Аркадий тепло думал о девочке, оторванной от дома. Все чаще он задумывался именно о ней, можно даже сказать, что Мэйделе покорила его сердце, но, по мнению самого юноши, не любить девушку было просто невозможно. Поэтому, помня, что сказала тетя Циля, он старался быть рядом, а это было не очень просто, потому что Гита поступила сразу на второй курс, то есть занятия и аудитории были разными, но Аркадий старался.

– Машенька, ты покушала? – поинтересовалась Гита, помня, что за соседкой присмотреть некому.

– Нет ещё, – покачала та головой. Столовая пока не работала, а своих денег у Маши почти что и не было, поэтому она старалась экономить.

– Пойдём, – не слушая никаких возражений, произнесла Мэйделе, потянув соседку за собой. Продуктов она привезла достаточно, чтобы прокормить не только Машеньку.

– Спасибо… – от душевности еврейской девушки Машеньке хотелось иногда плакать. Получавшая с детства очень мало тепла девушка просто растекалась в доброте Мэйделе.

Назавтра были и первые лекции, на некоторые из которых уже нужен был халат и шапочка, которые у Гиты, разумеется, были. Привычно положив в карман бинт, потому что мало ли что, случаи бывают разные, девушка отправилась спать. Сегодня, как никогда, хотелось Маминых рук, поэтому Мэйделе тихо запела, а Машенька лежала тихо-тихо, слушая песню на смутно знакомом языке,