В следующий момент все пространство вагона – от пола и до потолка; от одних дверей до других – пронизал ужасающий лязг, тянувшийся на одной высокой ноте, словно кто-то громадным металлическим скребком с нажимом вел по толстому стеклу.

Гарина резко бросило вперед, на мягкую податливую толпу. Раздался пронзительный женский крик. Казалось, толпа выбрала весь свободный ход. Людские тела спрессовались в один плотный конгломерат. Дальше давить было некуда.

Но еще через миг последовал страшный удар, который сплющил и этот комок, раздавил его, словно чудовищным асфальтовым катком.

Гарин почувствовал резкую боль в левой щеке. Чье-то плечо, обтянутое грубой шерстяной материей, сдирало кожу с лица, как наждачной бумагой. Гарин пробовал обернуться и посмотреть на дочь, но у него ничего не получилось. Он хотел вытащить руки и оградить Ксюшу от этого безумного человеческого пресса, но руки были плотно прижаты к туловищу. Он ничего не мог сделать; даже закричать, потому что воздух резким толчком вышибло из грудной клетки. Гарин издал звучное: "Кха!" и, обездвиженный, продолжал валиться куда-то вперед и вниз, в пустоту.

Поезд, ритмично стуча колесными парами, набирал ход. Шум заполнял вагон. Денису приходилось нагибаться, чтобы Алиса могла его расслышать. Он сокращал разницу между ста восемьюдесятью двумя и метром пятьдесят четыре, но соседям это почему-то не нравилось.

Нагибаясь, он всякий раз кого-нибудь толкал. Окружающие поначалу смотрели на это благосклонно, но очень скоро их терпение иссякло, и Денис стал получать ощутимые толчки в ответ. Правда, его это не сильно беспокоило.

– Ты заметила, сколько в метро красивых девчонок? – кричал он.

Алиса подозрительно сощурилась. Между ее бровей появились две вертикальные складки, а ротик уменьшился до размеров булавочной головки.

– Полно. На каждом шагу, – не унимался Денис. – Одни красавицы. Ты знаешь, я долго над этим думал… Откуда же они берутся? И сделал одно потрясающее открытие.

Алиса по-прежнему молчала, но выражение ее лица изменилось. Теперь оно было не наигранно-сердитым, а вопросительным.

– У них здесь инкубатор. Раз в году, в Хеллоуин, мамаша-змея заползает в метро и откладывает яйца: большие, зеленые, с мягкой кожистой скорлупой, – говорил он ей на ухо. – Эти яйца нагреваются, зреют, затем – бац! – оболочка лопается, и вылезает маленькая красавица. Точнее, она пока еще не красавица. Она испачкана зеленой слизью и неуверенно держится на ногах. Но стоит ей съесть на завтрак парочку молодых людей…

Денис почувствовал удар в бок. Он обернулся. Девушка, почти с него ростом, с густыми мелированными прядями, покачала головой и недовольно спросила:

– Вы можете стоять спокойно?

Денис перевел взгляд на Алису и закатил глаза: "ну, что я тебе говорил?". Алиса улыбнулась.

– Они никогда не выходят на поверхность, – продолжал Денис. Он больше не нагибался – просто говорил погромче. – А на ночь они собираются здесь, – он ткнул подбородком в сторону двери. Поезд проезжал заброшенную станцию.

Алиса обернулась. Все было, как обычно. В полумраке мелькали колонны, и платформа вплотную подступала к поезду. Денис шутил; пусть не всегда смешно, но зато – постоянно. Она знала, что через секунду свет на мгновение погаснет, и Денис, пользуясь темнотой, попытается ее поцеловать, и она не станет сопротивляться – наоборот, подставит ему щечку и будет с замиранием ждать этого момента…

Они были молоды и веселы. Все углы и шероховатости внешнего мира, такого недружелюбного и даже – враждебного, легко растворялись в их любви.

Они не позволяли миру встать между ними; точно так же, как в метро они тесно прижимались к друг другу, чувствуя сквозь слои одежды тепло любимых тел.