Нет, все вроде на ногах, перевязанных тоже не видно… Для чего тогда БТР так эффектно подкатил к медчасти? Вскоре особист понял, для чего. Вернее, для кого… Понял, когда из недр бронемашины показались носилки.
Она, «подтощалая мартышка», узнал Ковач, хотя видел привезенную девушку лишь на кадрах не самого лучшего качества. Молодец пацан, добился-таки своего, – рисковал, конечно, и людьми рисковал, и техникой, но добился. Это лучше, чем осторожность его папаши, к старости усилившаяся сверх всякой меры. Игры пошли такие, что, не рискуя по высоким ставкам, можно в итоге проиграть все…
Признаков жизни пленница не проявляла, но ее запястья и лодыжки стягивали ремни.
– Займись ей срочно, дядь Сережа, – сказал Рымарю Малой, в общении со старой гвардией демонстративно игнорировавший уставные обращения. – Кишки мне выпустить пыталась и по голове получила не слабо. Череп вроде цел, но в себя не приходит.
– Голову сейчас посмотрю, – пообещал Рымарь. – Но потом ее вниз надо, поближе к лаборатории и всему прочему. Нету здесь условий ей всерьез заниматься.
Он был прав. Та медчасть, что наверху, – по большому счету фельдшерский пункт для мобилей, которых без особой нужды старались под землю не допускать. А мутантам вниз вообще дороги не было. Лишь изредка делались исключения для клиентов Рымаря, и для каждого случая требовалось специальное разрешение Особого отдела.
– Вы ведь не против, господин майор? – официальным тоном уточнил доктор у Ковача, хотя были они, разумеется, на «ты».
– Не против, не против… Распоряжусь.
Позже он не раз пожалел об этом своем решении.
Глава 4
Народ и его слуги (короткая рокировка черных)
Они пришли впятером. Вся Лизкина гоп-компания, лишившаяся Лизки.
Стояли снаружи, у крыльца, переминались с ноги на ногу и не знали, с чего начать.
Попробовал начать Чупа. Но с речью его сегодня что-то случилось: легкое заикание, обычно почти незаметное, стало гораздо сильнее.
– З-з-з-наешь, М-м-м-марьяш… т-т-т-тут эта… в-в-в-в-в-в… – На очередном слове у него окончательно заело, и он отпасовал мяч приятелю: – Д-д-дрын, т-ты с-с-сам…
Дрын поскреб свою раннюю лысину, покрытую пятнами лишаев, и не стал тянуть резину, бабахнул, как в лоб из обреза:
– Лизу кровососы схватили. Вот.
Они не подозревали, что Марьяша все уже знает. Сестры никогда не афишировали связь между их головами, впервые проявившуюся в раннем детстве. К тому же поначалу сами не понимали, что такая связь существует, да и работала она по малолетству слабо. Например, если гулявшую вдали от дома Лизку кто-то обижал или колотил, у Марьяши, предпочитавшей держаться рядом с матерью, резко портилось настроение. Ну так мало ли от чего оно может испортиться…
Резкий и неожиданный скачок способностей произошел года четыре назад, когда у сестер синхронно случились первые месячные. Они кое-как разобрались в новых своих умениях (не до конца, конечно же, многое еще предстояло освоить), – и Лизка в первом же их состоявшемся мысленном разговоре ультимативно потребовала: «Не смей никому говорить! Застебут наши недоделки, скажут, что один ум у нас на двоих. По половинке, типа, у каждой. Охота тебе полоумной прослыть?»
Марьяша с ней согласилась. Хотя руководствовалась совершенно иными соображениями. В книжках, что она читала, ничего похожего у нормальных людей не встречалось. Значит, уродство… Никому не видимое, сидящее глубоко внутри, но все же уродство. А она-то, дура, гордилась, что все у нее по-правильному, все как у нормальных: и глаза два, и сисек две, и остальное все на месте и в комплекте… Украдкой поднималась на чердак, раздевалась там догола, сравнивала свое тело с картинками в анатомическом атласе, лежавшем в дедовом сундуке, убеждалась: да, она нормальная, в отличие от почти всех вокруг… И тут вдруг вылезло ТАКОЕ. Лучше помолчать… К тому же общество вполне может обнаружившийся талант себе на службу мобилизовать: разлучат сестер, будут использовать как живые рации… А она, Марьяша, не рация. Она человек.